Я кинула взгляд в окно, где только что птички не чирикали. «Если ты попытаешься убить живое существо…»

– У этого места нет адреса. Его невозможно найти на карте.

Аскольд хмыкнул в бороду. Достал из нижнего ящика карту и разложил на свободном пятачке.

– Все что угодно можно найти на карте, если оно материально. А помещение материально. У тебя есть что-то оттуда? Какой-нибудь предмет?

Мгновение я смотрела на него, размышляя, где та бутылочка, в которой Дарина два года назад дала мне снадобье для кошки. И тут странная мысль прошила сознание. Кошка. Сметана толком не ожила, но и умереть ей не дали.

Тёмы не было в той могиле. Что, если он вообще не умер? Не забрал с собой силу? А она потихоньку утекала, утекала… Пока не вернулась ко мне.

Повторяя себе, что это невозможно, я достала из кармана сложенную вчетверо тряпочку.

– Может, и есть.

В отличие от Антона, Аскольд сразу распознал в обработанном кусочке кожи человеческую. Я спросила как и тут же об этом пожалела.

– Она пахнет человеком, – сказал Аскольд тоном «это же очевидно», хотя даже не подносил ее к носу.

После пятиминутной сосредоточенной медитации он ткнул пальцем в зеленое пятно на севере. Пятно оказалось парком, который располагался рядом с железнодорожной станцией и со всех сторон был окружен заводами. Я привстала, чтобы разглядеть название – «Верхние Лихоборы».

– Ты можешь увидеть, где он?

Аскольд прикрыл глаза.

– Там темно. Но горит огонек. Что-то вроде лучины. Больше не вижу. Такое ощущение, что мне нельзя там находиться. – Он открыл глаза. – Даже в мыслях.

Я судорожно соображала. Если Тёма в избушке Дарины, да еще и не вполне мертвый… Как же с него сняли кожу? Это должно быть адски больно.

– Он жив?

– Среди мертвых я его не чувствую. Больше сказать без кровавой жертвы не смогу. Но сейчас не лучшее время. Не хочу растрачивать энергию. – Отложив кожу, Аскольд вернулся к зеркалу и свечам. – Предлагаю приступать к основному действу. Ты готова?

Я осторожно поставила чашку на стол. Он прав. Уже не важно, жив Тёма или мертв. Я все равно скоро узнаю.

– Готова.

Аскольд начал по очереди зажигать свечи между разложенными на черной тряпице камнями. Потом закрыл глаза и что-то зашептал. До меня донеслось знакомое «Не во имя отца и не во имя сына». Под его монотонное бормотание по телу разливалась свинцовая усталость. Так, кажется, пишут в книгах? Свинцовая усталость, смертельная тоска… Интересно, зачем я столько читала про лечение посттравматического расстройства и моральных травм? Всего-то надо было дождаться, пока сила Зимней Девы пустит корни в моей душе – вот тебе и все исцеление. Ничего не чувствовать.

– Подумай о своем детстве, – велел Аскольд. – Первые воспоминания. Года три-четыре подойдет. Помнишь себя в этом возрасте?

Я молчала.

– Ты единственный ребенок в семье? Братьев и сестер не было?

У меня был Лестер. Эдгар. Костя. А потом все рассыпалось.

– Вера? – Аскольд вопросительно взглянул на меня.

– Единственный.

Он снова задумался, перебирая в воздухе длинными пальцами, будто дотрагивался до чего-то невидимого. Кожи осторожно касалась знакомая теплая энергия, и от этого становилось только хуже. Напряжение наконец схлынуло, и я почувствовала, как из груди поднимается непрошеная горечь.

– Подумай о том, кого любишь.

Да что ж такое…

– Подожди секунду.

Я вышла в приемную, чувствуя, что перед глазами все плывет. До боли в ногтях вцепилась в мягкую спинку пустующего стула Маргариты.

Успокойся, Вера. С ним все будет в порядке. Петрович его вылечит. А ты останешься собой. Это ведь то, чего ты всегда хотела. Даже после того, как Хельга отняла у тебя эту возможность, испустив в рот последнее дыхание. Просто быть собой.

Не в силах больше сдерживаться, я зарыдала – некрасиво, громко, с всхлипываниями и вздрагивающими плечами. Ощущение было такое, что я качусь по самой высокой горке из аквапарка и никуда из нее уже не деться, даже если очень захочешь.

За спиной послышались тихие шаги.

– Тебе не стоит бояться, – мягко сказал Аскольд.

– Я не боюсь.

– Я не дам тебе…

– Я же сказала, что не боюсь!

Наверняка ему меня жаль. Глупая девочка, которая за два года так и не разобралась, что к чему, а теперь расплачивается. Еще и мага приплела, который людей убивает. Чтобы он – что – помог ей самой убить человека и выйти сухой из воды? Гениально. Просто гениально. Браво, Вера!

На клавиатуру передо мной опустился чистый тетрадный лист.

– Напиши себе письмо. Все, что хочешь сохранить на будущее. Я отдам его тебе, когда все закончится. – Аскольд положил сверху гелевую ручку. – Если захочешь умыться, туалет прямо по коридору и налево. Я буду ждать у себя.

Я всхлипнула последний раз, положила правую руку на живот, потом подняла на грудь и провела по левому плечу. Отчаянно хотелось, чтобы кто-то меня обнял. Но у меня осталась только я сама. Я вытерла лицо рукавом и уселась в офисное кресло. Первое предложение родилось сразу.

«Запомни одну вещь, Вера, – ты абсолютно точно способна на любовь».

Антон

Мне снилась женщина с длинными рыжими волосами. Она была в белом платье-рубахе, босая. Сидела на опушке золотисто-багряного леса и смотрела в серебряное блюдо у себя на коленях. Я не сразу узнал в ней Дарину. Во сне она была явно моложе, чем в жизни, огненные волосы переливались в редких лучах солнца, проникавших сквозь густую листву.

Дарина поманила меня рукой

– Не бойся, слуга Зимней Девы. Подойди.

Я зашагал к ней, на ходу удивляясь, что у меня ничего не болит. Не было ни раны, ни бинтов, хотя я точно помнил, что предшествовало сну: выстрел, операция, холодные руки Веры на моих плечах, ее испуганные глаза.

– Садись, – сказала Дарина, и листья зашелестели в унисон ее тихому голосу.

Я опустился рядом. Сложил руки на коленях.

– Я виноват перед тобой, Осенняя Дева.

Дарина крутила в раскрытых ладонях серебряное блюдо с водой и всматривалась в прозрачную гладь.

– Ты теперь тоже знаешь, как тяжело даются дети, – негромко заговорила она. Голос ее был глуховатый и ломкий и совсем не вязался с обликом молодой женщины. – Я родила Тёмку до того, как получила Дар. Потом уже не могла: все дети из чрева Осени рождаются мертвыми. Но я этого тогда не знала. Три раза пыталась и три раза их теряла. Потом поняла. Ведь Осень предваряет Зиму. – Она подняла глаза от зеркальной глади, в которой отражались гигантские деревья. –