Шрифт:
Закладка:
Я кинула взгляд в окно, где только что птички не чирикали. «Если ты попытаешься убить живое существо…»
– У этого места нет адреса. Его невозможно найти на карте.
Аскольд хмыкнул в бороду. Достал из нижнего ящика карту и разложил на свободном пятачке.
– Все что угодно можно найти на карте, если оно материально. А помещение материально. У тебя есть что-то оттуда? Какой-нибудь предмет?
Мгновение я смотрела на него, размышляя, где та бутылочка, в которой Дарина два года назад дала мне снадобье для кошки. И тут странная мысль прошила сознание. Кошка. Сметана толком не ожила, но и умереть ей не дали.
Тёмы не было в той могиле. Что, если он вообще не умер? Не забрал с собой силу? А она потихоньку утекала, утекала… Пока не вернулась ко мне.
Повторяя себе, что это невозможно, я достала из кармана сложенную вчетверо тряпочку.
– Может, и есть.
В отличие от Антона, Аскольд сразу распознал в обработанном кусочке кожи человеческую. Я спросила как и тут же об этом пожалела.
– Она пахнет человеком, – сказал Аскольд тоном «это же очевидно», хотя даже не подносил ее к носу.
После пятиминутной сосредоточенной медитации он ткнул пальцем в зеленое пятно на севере. Пятно оказалось парком, который располагался рядом с железнодорожной станцией и со всех сторон был окружен заводами. Я привстала, чтобы разглядеть название – «Верхние Лихоборы».
– Ты можешь увидеть, где он?
Аскольд прикрыл глаза.
– Там темно. Но горит огонек. Что-то вроде лучины. Больше не вижу. Такое ощущение, что мне нельзя там находиться. – Он открыл глаза. – Даже в мыслях.
Я судорожно соображала. Если Тёма в избушке Дарины, да еще и не вполне мертвый… Как же с него сняли кожу? Это должно быть адски больно.
– Он жив?
– Среди мертвых я его не чувствую. Больше сказать без кровавой жертвы не смогу. Но сейчас не лучшее время. Не хочу растрачивать энергию. – Отложив кожу, Аскольд вернулся к зеркалу и свечам. – Предлагаю приступать к основному действу. Ты готова?
Я осторожно поставила чашку на стол. Он прав. Уже не важно, жив Тёма или мертв. Я все равно скоро узнаю.
– Готова.
Аскольд начал по очереди зажигать свечи между разложенными на черной тряпице камнями. Потом закрыл глаза и что-то зашептал. До меня донеслось знакомое «Не во имя отца и не во имя сына». Под его монотонное бормотание по телу разливалась свинцовая усталость. Так, кажется, пишут в книгах? Свинцовая усталость, смертельная тоска… Интересно, зачем я столько читала про лечение посттравматического расстройства и моральных травм? Всего-то надо было дождаться, пока сила Зимней Девы пустит корни в моей душе – вот тебе и все исцеление. Ничего не чувствовать.
– Подумай о своем детстве, – велел Аскольд. – Первые воспоминания. Года три-четыре подойдет. Помнишь себя в этом возрасте?
Я молчала.
– Ты единственный ребенок в семье? Братьев и сестер не было?
У меня был Лестер. Эдгар. Костя. А потом все рассыпалось.
– Вера? – Аскольд вопросительно взглянул на меня.
– Единственный.
Он снова задумался, перебирая в воздухе длинными пальцами, будто дотрагивался до чего-то невидимого. Кожи осторожно касалась знакомая теплая энергия, и от этого становилось только хуже. Напряжение наконец схлынуло, и я почувствовала, как из груди поднимается непрошеная горечь.
– Подумай о том, кого любишь.
Да что ж такое…
– Подожди секунду.
Я вышла в приемную, чувствуя, что перед глазами все плывет. До боли в ногтях вцепилась в мягкую спинку пустующего стула Маргариты.
Успокойся, Вера. С ним все будет в порядке. Петрович его вылечит. А ты останешься собой. Это ведь то, чего ты всегда хотела. Даже после того, как Хельга отняла у тебя эту возможность, испустив в рот последнее дыхание. Просто быть собой.
Не в силах больше сдерживаться, я зарыдала – некрасиво, громко, с всхлипываниями и вздрагивающими плечами. Ощущение было такое, что я качусь по самой высокой горке из аквапарка и никуда из нее уже не деться, даже если очень захочешь.
За спиной послышались тихие шаги.
– Тебе не стоит бояться, – мягко сказал Аскольд.
– Я не боюсь.
– Я не дам тебе…
– Я же сказала, что не боюсь!
Наверняка ему меня жаль. Глупая девочка, которая за два года так и не разобралась, что к чему, а теперь расплачивается. Еще и мага приплела, который людей убивает. Чтобы он – что – помог ей самой убить человека и выйти сухой из воды? Гениально. Просто гениально. Браво, Вера!
На клавиатуру передо мной опустился чистый тетрадный лист.
– Напиши себе письмо. Все, что хочешь сохранить на будущее. Я отдам его тебе, когда все закончится. – Аскольд положил сверху гелевую ручку. – Если захочешь умыться, туалет прямо по коридору и налево. Я буду ждать у себя.
Я всхлипнула последний раз, положила правую руку на живот, потом подняла на грудь и провела по левому плечу. Отчаянно хотелось, чтобы кто-то меня обнял. Но у меня осталась только я сама. Я вытерла лицо рукавом и уселась в офисное кресло. Первое предложение родилось сразу.
«Запомни одну вещь, Вера, – ты абсолютно точно способна на любовь».
Антон
Мне снилась женщина с длинными рыжими волосами. Она была в белом платье-рубахе, босая. Сидела на опушке золотисто-багряного леса и смотрела в серебряное блюдо у себя на коленях. Я не сразу узнал в ней Дарину. Во сне она была явно моложе, чем в жизни, огненные волосы переливались в редких лучах солнца, проникавших сквозь густую листву.
Дарина поманила меня рукой
– Не бойся, слуга Зимней Девы. Подойди.
Я зашагал к ней, на ходу удивляясь, что у меня ничего не болит. Не было ни раны, ни бинтов, хотя я точно помнил, что предшествовало сну: выстрел, операция, холодные руки Веры на моих плечах, ее испуганные глаза.
– Садись, – сказала Дарина, и листья зашелестели в унисон ее тихому голосу.
Я опустился рядом. Сложил руки на коленях.
– Я виноват перед тобой, Осенняя Дева.
Дарина крутила в раскрытых ладонях серебряное блюдо с водой и всматривалась в прозрачную гладь.
– Ты теперь тоже знаешь, как тяжело даются дети, – негромко заговорила она. Голос ее был глуховатый и ломкий и совсем не вязался с обликом молодой женщины. – Я родила Тёмку до того, как получила Дар. Потом уже не могла: все дети из чрева Осени рождаются мертвыми. Но я этого тогда не знала. Три раза пыталась и три раза их теряла. Потом поняла. Ведь Осень предваряет Зиму. – Она подняла глаза от зеркальной глади, в которой отражались гигантские деревья. –
