Начальник погранотряда и наряд напряженно вслушивались в тишину и ловили каждый подозрительный шорох. Характерный металлический звук заставил их насторожиться. Прошла минута, и на маньчжурской стороне, на дозорной тропе возникли два серых силуэта патрульных японской погранполицейской службы. Они приближались. Над Люшковым нависла смертельная опасность, и здесь выдержка изменила пограничникам. Несмотря на его категоричный приказ обеспечивать прикрытие явки с дальних позиций, они ринулись к нейтральной полосе. Японцы заметили их движение, один из них сбросил с плеча винтовку и взял на изготовку. Это не остановило пограничников, ими двигал ужас того, что комиссара могли захватить в плен. Они бежали с одной только мыслью: опередить японцев и спасти Люшкова. Заросли папоротника закончились, перед ними метрах в сорока возникла знакомая фигура, в следующее мгновение она исчезла в густой пелене тумана.

Молочной рекой он выплеснулся из распадка на нейтральную полосу, серебристой росой оседал на высокой траве, голенищах сапог, прохладными струйками тек по пышущему жаром лицу Люшкова. Пограничники продолжали что-то кричать вслед, а он упорно шел вперед, страшась оглянуться назад и увидеть вспышку выстрела. Закончилась полоска вспаханной земли. Их, проклятой земли! Он не выдержал и сорвался на бег. Прочь от ненавистного Ежова, живодера Фриновского и проклятой советской власти! Власти, которая выпила, высосала из него все соки. Власти, которой он отдал всего себя без остатка. Еще один шаг, еще одно усилие, и Люшков стал для них недосягаем…

Предательство Люшкова новой волной прокатилось по сотрудникам органов госбезопасности.

Авторы историко-документального сборника «Лубянка» приводят следующие данные по их зачистке:

«…За период с 1 октября 1936 года по 1 января 1939 года по Центру и периферии убыль руководящего и оперативного состава при общей численности в 24 500 составила 5898 человек. Из них: арестовано— 1373, уволено вовсе и в запас— 3048, переведено в другие организации — 1324, умерло— 153. Количество арестованных по руководящим должностям соответственно составило: нач. УНКВД, наркомы, их замы и помы— 59; нач. отделов УГБ, их замы и помы— 98; нач. ОКРО, ГО РО, их замы и помы— 23; нач. райгоротделений— 194; нач. отделений, их замы и помы— 157; нач. оперпунктов 6‐гоотдела–29» (Лубянка 2. С. 204).

Такова была изнанка сталинского социализма. Но это нисколько не умаляет самоотверженного, подвижнического труда миллионов рядовых коммунистов, комсомольцев и простых советских граждан, которые верили в светлую идею и яркую звезду социализма, которую для них зажгла революция. Подтверждение тому я находил не у кабинетных историков, наглотавшихся архивной пыли, и краснобаев из литературных салонов, а в беседах с живыми свидетелями той трагической и одновременно героической эпохи. В частности, руководителем военной контрразведки КГБ при Совете Министров СССР с 1970 по 1974 год генерал-лейтенантом Иваном Лаврентьевичем Устиновым, его первым заместителем генерал-лейтенантом Александром Ивановичем Матвеевым и начальником Особого отдела КГБ СССР по Московскому военному округу генерал-майором Леонидом Георгиевичем Ивановым.

К своим высотам они пришли из самых низов — из семей рабочих и крестьян. С 22 июня 1941 года и до последнего дня Великой Отечественной войны воевали на фронте. За долгую жизнь повидали всякого, но не олицетворяли советскую власть с карьеристами, приспособленцами и партийными функционерами. Не они, а школьный учитель, вырвавший их из мрака невежества и открывший мир знаний, командир учебного взвода, учивший выживать и побеждать на поле боя, управдом, вручавший ключи от бесплатной квартиры, представляли родную и близкую им власть.

Они голодали, мерзли, теряли друзей, жертвовали здоровьем и бились насмерть за свою дерзкую мечту — мир, в котором бы правили справедливость, свободный и творческий труд.

При обсуждении с Иваном Лаврентьевичем его будущей книги «На рубеже исторических перемен» («Крепче стали» ее первый вариант) он, возвращаясь ко временам своей молодости, вспоминал:

«…ушедшее из жизни и еще оставшееся в ней старые поколения воспринимали советскую социалистическую систему не из-за страха, а как прогрессивную необходимость, как новый шаг к дальнейшему совершенствованию государственности, общественного устройства. На ее базовой основе советский народ не только формировал образ своего мышления, жизненные принципы, строил великое государство, но и отдал миллионы своих жизней в кровавых боях по его защите. При всех ее недостатках она была признана всем миром достойным оппонентом капиталистического устройства, являла собой силу, с которой считалось все мировое сообщество… Система социализма удивляла мир не только сплоченностью и трудолюбием народа, военной силой, но и выдающимися достижениями научной мысли, своими великими успехами в создании уникальной техники, в спорте, литературе и искусстве…»

Не без горечи, с тревогой он говорил о сегодняшнем дне:

«Наша страна в послереволюционный период, после 1917 г. при всех трудностях, бедах, кровопролитных войнах, жестокостях и нарушениях правовых норм не была в столь бедственном положении как сейчас. Полное отсутствие идейных основ, противоречивость законов и решений вызывают всеобщее неуважение… В миролюбивом характере нашего народа отчетливо стали проявляться массовое недоверие к власть имущим, озлобленность, нетерпимость, национальная враждебность и классовая обособленность».

Об этом же, с присущей ему прямотой, заявлял Леонид Георгиевич:

«…произошло это из-за перерождения руководящих советских кадров. Их жажда наживы, боязнь принять на себя личную ответственность, конформизм привели к разрушению великого государства. Они пристроились сами, пристроили свою челядь, расплодили целый класс особенно наглых, ловких и беззастенчивых воров — так называемых олигархов…

Пьянице Ельцину были устроены дорогостоящие пышные похороны, объявлен конкурс на проект памятника. Уверен, история разберется с этой одиозной фигурой — место ее на свалке истории».

На эти суровые оценки он имел полное право:

«…только благодаря советской власти я получил высшее образование, стал генералом, имею прекрасную квартиру в престижном районе, которую получил бесплатно. Если, скажем, родился бы я в настоящее время, то мог ли я из беднейшей семьи, из тамбовской глухомани, не имея денег, добиться всего этого? Да никогда».

Волна репрессий безжалостной косой прошлась не только по рядам Красной армии и контрразведки, а и по подразделениям советской разведки. Позже ее руководитель Павел Фитин, до марта 1938 года работавший заместителем главного редактора второразрядного издательства «Сельхозгиза», докладывал наркому НКВД:

«К началу 1939 года в результате разоблачения вражеского руководства Иностранного отдела почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке. Ни о какой разведывательной работе за кордоном при таком положении не могло идти и речи. Задача состояла в том, чтобы, наряду созданием аппарата самого отдела, создать и аппарат резидентур за кордоном».

Павел Анатольевич оказался одним из немногих кадровых сотрудников разведки, которого, как казалось,