Шрифт:
Закладка:
— Катя будет в порядке, не волнуйтесь. Ей просто прийти в себя нужно. Вы не понимаете, Лев, это же… Аджей. Его стена, его фреска. Несколько лет Катя его имя как молитву произносила, а тут такое.
— Как молитву? Катя была в него влюблена?
— И да, и нет. Он для нее… Свет, Лев. Понимаете? Путеводная звезда. Наша Катюша из очень неблагополучной семьи и среды, жизнь ее побросала. Мы познакомились в социальном центре психологической помощи для алкоголиков. Я ходила туда мужа поддержать, а она сама вылечиться пыталась. Но сил не хватало, для чего ей трезвенность, не видела, зачем жить, не понимала. С мужем я развелась. Ничего не вышло, как и у многих. А Катя однажды увидела по телевизору Аджея. И как подменили ее. Лечение стало результаты приносить, жизнью своей занялась. Если Марат не прозевает такую девчонку, может, и семью свою еще создаст. Через стрит-арт мы все и познакомились. И таких историй тысячи, Лев. Я не считаю Аджея ни святым, ни гением, он даже не в моем вкусе. Но глядя на него, люди обретают веру в себя.
— И как он это делает?
— Что именно?
— Ну, возвращает людям веру в себя?
— Да никак особенно не стараясь, — в тусклом освещении салона Гуров заметил, что Лена улыбается. — Я всего на паре его встреч с фанатами была. Простой, улыбка до ушей. Пожил, по глазам видно. Много набедокурил, много за это заплатил. И путь этот от выпивки, наркотиков — он ведь сам его прошел. И победил. Я раз видела, как он сквозь толпу бежит — все руки тянут. Касаются его, но никто не хватает. Он сквозь сотни людей пробежал, сделал, что хотел, и вернулся. Расступались перед ним, как вода перед святым.
— И он что же, никак таким поклонением фанатов не пользуется, никаких грязных историй?
— Грязных историй всегда полно, особенно когда человек чуть-чуть голову над общей человеческой массой поднимает. Журналисты какой только грязью его не обливают. Но он не защищается. Что было, то было. Чего не было, о том и говорить не стоит. А люди во что хотят, пусть в то и верят. Как видите, Лев, большинство верит в Аджея. В то, что со своим прошлым, со своими проблемами он справился. А значит, и они сумеют.
— А мог бы он, по-твоему, быть причастен к этой смерти?
Лена ответила не сразу, серьезно посмотрела Гурову в глаза и этой паузой заслужила полное и безоговорочное его доверие.
— А я понятия не имею, Лев. Фреске лет шесть-семь. Дело давнее. В те годы отношение к убийству он запросто мог и иметь. Не мне говорить, не вам слушать, вы все же полицейский… Однако вот что я вам скажу: до развода много раз в уме я планировала убийство мужа. Десятки вариантов, искала такой, чтобы не посадили, мне дочь растить нужно было без ежедневного ада дома. Не то чтобы я собиралась убить всерьез. Но отчаяние может довести до чего угодно. Знаете ведь, как говорят, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Мой ответ — я не знаю. Цены успеха Аджея я не знаю. Но судить бы его не взялась. Я сама далеко не ангел. И никто из живущих не ангел.
Разговор прервался, Гуров задумался о своем, но Лена потрогала его за руку и сказала очень тихо:
— Лев, вы… С Катей о подобном не говорите, пожалуйста. Если нужно будет, я сама вам все расскажу.
— Почему нельзя с Катей?
— Потому что она в него верит. И ее вера в себя на нем одном, может, и держится. Понимаете? Вся эта ситуация… Для нее и так удар. Я бы не хотела, чтобы она сорвалась. Это ведь мы все, грешные люди, баллончиками балуемся. А Аджей для нее небожитель. Фрески, опять же…
— Фрески?
— Да. Мы все, то есть большинство из тусовки, пользуемся обычными баллонами с краской, аэрозольками. Так и быстрее и проще, не замечали? Аджей же пишет фрески. Это очень древний вид живописи, роспись по сырой штукатурке. До нас до сих пор доходят изображения святых на руинах первых христианских храмов только потому, что тогда они изобрели эту технологию. От этого и весь этот полурелигиозный шум вокруг Полонского. И Катя… Она напугается только, если думать об этом станет. Что она скажет вам? Что бог подает Аджею знаки и скоро заберет обратно на небеса? Едва ли ее это успокоит.
Доставка прибыла на редкость оперативно. Еда была вкусной, курьер — вежливым. Гуров хлебным мякишем выбирал из пластикового контейнера соус от салата, уж очень сочно оказалось, когда понял, что именно все это время не давало ему покоя. То, что скрылось за суетой, эмоциями, бессмысленной и бесплодной ездой туда-сюда по взбудораженному ночному городу и попытками договориться с Моховым. То, что было до: до Мохова, до разговора с Леной. Гуров закрыл глаза, позволяя воспоминаниям течь свободно, не цепляясь за несущественное.
Нога в штанине и ботинке. Сыплется крошка, со стуком валятся кирпичи. Лом, не удержавшись вертикально, падает и противно звенит о камни. Щелкают камеры. Слепит глаза. Они осторожно вынимают почти иссохшее тело и кладут его на мешок. Труп походит на куклу, на огородное пугало в сухой и пыльной одежде. В голову приходит слово, знакомое разуму, но почти неиспользуемое речевым аппаратом. Мумия. Потому и запаха практически не было. Труп в стене, за толщей кирпича, штукатурки, краски, девичьего винограда, совершенно иссох. Кожа стала хрупкой, как тонкий, серый пергамент, нос заострился, ноздри выглядели двумя дырами по сторонам от истончившегося хряща. В оскаленных зубах плотно свернутый тряпичный ком. Гуров зачем-то снова берет в руки лом, наверное, с ним чувствует себя в большей безопасности под прицелом стольких камер. Эксперты наконец закрывают пакет.
Стоп. Вот оно.
Гуров думает только о том, чтобы весь этот цирк наконец закончился. И упускает из виду то, что бросилось ему в глаза еще там. Но сознание отмахнулось от детали. У мумии были сломаны ногти. Под ними, отросшими, было полно песка. А еще на пальцах, невероятно, нечеловечески тонких, частично отсутствовала кожа. Разгадка всплыла в сознании