Люди не знали, что с ним делать, а потому решили сжечь.

Начали запрягать телегу, но великан не стал дожидаться. Он ухватился за край ближайшего бревна. Поставил и попробовал подняться.

Век покачнулся и снова сел. Белёсая пыль вместе с сухой трухой посыпалась с одежды и отросших волос.

Дух поднялся и пошёл. На негнущихся.

Пот крупным градом катился по запылённому лицу. Прочерчивал дорожки, рядом с запёкшейся кровью.

* * *

Труп не хотел гореть. Он только дымил и вонял.

* * *

— Будто после ночи, — признался стражник. — А ведь не пил.

— Я верю.

* * *

Век очень мелко шагал. Мошкара, что слетелась на запах тёплой гнили, ползала по его ободранным плечам. Она лезла в глаза.

Руки великана были заняты.

Я подобрал одну из разбросанных веток. Длины её не хватило.

Борода градоправителя прыгала перед глазами.

Мужчина пришёл одним из последних, а потому кричал громче прочих. Охал над развалинами мельницы, «как они будут жить».

* * *

Кусты мне почему-то показались ярко-ярко зелёными и с нечёткими краями. Они подрагивали стоило лишь чуть повернуть голову. И солнечные лучики скакали.

Селяне выводили скот.

Мужчина направлял пару лошадей. Левая, та, что пониже и с неуместным рыжим боком, показалась мне знакомой.

Я… не мог сообразить.

Я уже где-то видел это жёлтое ухо.

Пытаясь справиться с белым, наглым козлом, незнакомец остановился. Тот зажевал штанину. «Змеюка!» — почему-то определил селянин. Длинные рога заходили в ответ. Отделаться не удавалось.

Зажмурившись, я махнул головой:

— Эту оставить.

Голос сломался.

Кашлянув, хмыкнув, я сжал гортань деревенеющими пальцами.

Раскиданная, солома захрустела под неудачным сапогом.

В нос ударил сильный запах животных.

* * *

Я открыл глаза.

Большая и в рыжеющих пятнах, дёргая ушами, голова лошади оказалась перед самым носом. Отстранился, пытаясь сообразить.

Крупные зубы с желтизною. Нежные, в розовую крапинку у дёсен губы загребали сено. Пофыркиванье.

«Моя хорошая».

Похлопал между больших чёрных глаз, и голова чуть мотнулась. Ноздри раздулись.

* * *

Обед.

Я жевал кашу. Ни вкуса, ни текстуры её я не чувствовал, но это особого значения не имело. Мысли путались.

Я всматривался в лица товарищей — они казались словно вылитыми из воска. Гратц осунулся. Кажется, он один так и не заснул.

Хотя кто знает. Эль в какой-то момент закрывала глаза — это я могу сказать.

Теперь девушка сидела у входа на треснувшем пне. Мерно, но почти бесцельно водила серым камнем по ярко и чисто звенящему металлу.

«Тци-иньк!… Тции-и-инь»…'

Присев на корточки, бывший стражник осматривал плечо Века. Тот лежал на животе, на сбившемся сене. Дышал очень неровно. Завернув голову набок, дух, почти не мигая, смотрел на ворота. Небо поражало лазурью и выход облачным квадратом светился на фоне плотно сколоченных стен.

* * *

Три пса безмолвно рычали. Они приближались с разных сторон, и пена вместе со слюною лилась на чёрную почву. Из-под необыкновенно рыхлой пористой плоти смотрели кости.

Я проснулся.

Горизонт начал белеть. Звуки посёлка стихли и лягушки рвали воздух.

Девушка больше не правила лезвие. Кажется, она заснула. Локтем упёршись в колено и плечом уткнувшись в тёплое дерево. Маленькой. Почему-то совсем небольшой показалась её фигура. А тень, напротив, смотрелась внушающей. Самая обыкновенная тень.

Псы всё не выходили из головы. В чёрной с проседью шерсти и с поломанными ушами. Если бы не знал, сказал бы что это борзая, из псарни дворянина.

Трупов не нашли.

Слишком много вопросов скопилось и мне уже пора было начать спрашивать. Просто говорить.

Сейчас. Пока ни у кого из товарищей не было сил отмахнуться… Великан всё так же смотрел оловянными глазами. И Гратц переминался напротив его лопатки.

Если в прошлый раз стражник знал, что надо делать. То теперь всё топтался. Засаленные, чесанные волосы его стояли дыбом.

А Век ждал.

— Кыш!.. Пошла отсюда!.. — хрипловато и тихо сплюнул стражник.

Взмахнул неловко рукою и едва не навернулся.

Кудахча, похлопывая и перебирая, пегая курица засеменила к выходу. Но не дошла. Пробежала лишь несколько шагов и вновь остановилась.

Большой и раздутый, тугой бок моей хорошей покачнулся.

Сор, должно быть, насыпался за шиворот и оттого спина сильно чесалась.

* * *

Я наконец доскрёб замасленное дно.

Традиционно подгоревшая, каша камнем легла в желудок. Не знаю почему, но каждый раз после неё во рту стоял сильный привкус рыбы.

Гратц попросил кинжал. Но лишь глянув, сразу вернул. Попросил просто, «чего-нибудь такого…. Нет? Что?.. Вообще ничего нет?»

Морщась и слегка пошатываясь, стражник выпрямился, ушёл, пока ещё не совсем стемнело. На оттопыренной губе его в ночи помаргивала козья ножка.

Наёмница отложила камень. Теперь она просто наблюдала за мелкими точками, что едва различимо мелькали в полосках серого цвета.

В неровном, подрагивающим мерно свете фонаря бок великана казался совершенно жёлтым и в кровоподтёках. Ссадины смотрели чёрными полосами.

Мне ПОРА было задавать вопросы.

* * *

Чем дольше я смотрел на кусты, тем сильнее мне казалось, что в них кто-то есть. Кабан. Мог ли он пробраться?

«Нет. Это было бы слишком невероятно».

Безумные глаза собак припомнились и чёрная птица, которая улетела вдаль.

* * *

Когда Гратц вернулся, уже начало темнеть. Козья ножка бесследно сгинула, зато появился нож в зубах, деревянная кадушка парила и плескалась в руках, а под мышкой была зажата пара длинных досок.

Эль проснулась и огляделась, не сообразив сначала. Нашла взглядом стражника, который снимал моток верёвки с шеи. И всё вспомнила.

Великан по-прежнему лежал на животе. Дыхание его как будто стало ещё громче.

Гратц поднял фонарь. Пламя заплясало, выхватывая то плечо, с остро торчащей лопаткой, а то большой подбородок. В какое-то мгновенье оно осветило и шею. Толстый и уже заржавевший, ошейник казался бурым, а вздувшийся, свежий ожог под ним — жёлтым.

Гратц, лицо которого мне было невидно, прицыкнул.

— Врача надо.

Раздувая ноздри, Хорошая моя замотала головой. Я удержал. А уже спустя мгновенье почувствовал, как что-то очень мелкое как будто пробежало по руке. На сей раз не укололо.

— А ты?

— Я? — Поставив фонарь, Гратц большим ребристым ногтем поддел кромку. — А у меня оклад пятнадцать кондоров в месяц. Чему не научишься.

Речь почти без выраженья.

Отразив свет фонаря, лезвие тусклым лучом прошлось по его лицу. Глаза стражника по-прежнему были круглы и стеклянны.

* * *

Нож гулко скрёб. Пилил, так как шкура полудуха совсем