Шрифт:
Закладка:
Давнее воспоминание – настолько давнее, что Энья сомневалась, не выдумка ли это, воплотившаяся в реальность из того, что ей рассказывали: бабушка послала внучку в сад и велела нарвать букетик из десяти цветов (не больше и не меньше). Любые растения, какие захочется, главное, чтобы их было ровно десять. Потом бабушка разложила собранный букетик на столе, тщательно изучила и записала выводы в карманный блокнот с отрывными листами – Энья увидела такой впервые в жизни.
– Люпин – воображение, акант – изобразительное искусство, ромашка – выносливость в бою, магнолия – настойчивость, вьюнок – деяния, совершенные во тьме; борец – рыцарские странствия, отвага, доблесть во имя истины. Белый дуб – независимость, лист грецкого ореха – стратегический ум. Рододендрон: опасность, берегись. Неблизкая, далекая опасность, слишком далекая, чтобы ее можно было увидеть. Это только девять. Еще один. Что у тебя в руке, Энья? Можно взглянуть?
Она раскрыла ладонь и показала спрятанный листочек. Бабушка тяжело вздохнула.
– Мандрагора.
Когда Джессике Макколл требовалась мудрость оракула, она выбирала какую-нибудь необычную бабочку и следовала за ней через сад, отмечая в блокноте на пружине, на какие растения та садилась, пока не пересекала пограничный ручей и не терялась на фоне куда менее осмысленного пейзажа. В конце жизни бабушка утверждала, что все свои инвестиционные решения принимала с помощью флоромантии. Энья спрашивала себя, как же оракул действует зимой, когда нет ни бабочек, ни цветов. Может, нужны птицы и вечнозеленые растения? Записанные и расшифрованные предсказания, исполнившиеся в будущем, ничего в этом плане не прояснили.
Чем глубже она погружалась во флоромантию, тем явственнее осознавала существование скрытой подкатегории материалов, которую нерешительно поименовала «Волшебные существа и стихийные духи». На эту тему заметок было немного, в основном они относились к последним годам жизни бабушки и представляли собой апологию принципов флоромантии, написанную с точки зрения сонма стихийных и прочих духов, населявших, навещавших и одушевлявших те или иные цветы. Цветочные фейри? Хобгоблины? Энья перебрала стопку гравюр и рисунков и отложила в сторону серию, которую при первом просмотре сочла замысловатыми экспериментами начинающей художницы: воины-нарциссы; тигровая лилия – Иезавель в разных версиях; львиный зев, выдыхающий клубы цветочного огня; гвардейцы-книпхофии с пиками торчком. Она поместила их в растущую кучу «Волшебные существа и стихийные духи».
Энья подняла глаза и увидела свое лицо в окне, которое ночь превратила в зеркало. Часы на холодильнике подмигнули: 01:21. Гектор Берлиоз давно достиг предназначенного финала и сгинул, как прожитая впустую жизнь. Девушка потерла виски костяшками пальцев. В какой-то момент этого вечера у нее ужасно разболелась голова.
– А как насчет зеленой коровы? Как в том швейцарском шоколаде, который на самом деле бельгийский, – на нем сиреневая корова. С зеленой коровой мы убиваем трех символических зайцев одним грандиозным выстрелом: у нас будет славная зеленая травка, то есть здоровье и фитнесс, и нас поддержат все велосипедисты, которые крутят педали, спеша попасть в кардиологическое отделение реанимации. Далее, «зеленая повестка», охрана окружающей среды: никаких добавок, консервантов, искусственных красителей и Е-шек, стопроцентная органика, полностью биоразлагаемая менее чем за три дня. И, наконец, мы тренькнем на старой доброй струне национальной гордости: где у них зеленые шмотки, у нас – зеленовато-желтая говядина. Джейпи, это блестяще; Джейпи, ты гений; Джейпи, выдадим тебе премию «Лучший рекламщик года, десятилетия, миллениума»; а почему ты еще здесь, а не на пенсии на тропическом острове с двадцатью грудастыми филиппинскими массажистками, питаясь одними кокосами и морской рыбой?
– М-м-м-м?
– «М-м-м-м?» Первая идея за пару недель, и все, что ты можешь сказать, – «М-м-м-м»?
– Прости, Джейпи. У меня голова раскалывается, я даже пошевелить ею не могу.
– А ты пробовала аспирин, кодеин, парацетамол, морфин, героин, кокаин?
Энья кивнула, стараясь, чтобы с треснувшей базилики ее черепа не посыпалась лепнина. Миссис О’Вералл катила тележку с чаем мимо их кубикла со стеклянными стенами, освещенного флуоресцентными лампами, совершая обход того, что его обитатели называли Стеклянным Зверинцем [124]. Джейпи раздобыл чайник с горячей водой и чашку и извлек из самых темных уголков самого темного ящика пакетик чая, с которым обращался с благоговейным трепетом, словно это были полкило колумбийского снега.
– «Трезвучный розовый экстаз», – объявил он, окуная пакетик в кипяток в выверенном ритме. – Он из Калифорнии, то есть от него должен быть толк.
Но толку не было.
В женском туалете ее чуть не вырвало от боли, неустанно пульсирующей где-то позади глаз. От тошноты поле зрения то и дело покрывалось пастельной рябью. Святоша Федра – нелюбимая начальница, отвечавшая Энье взаимностью, – вышла из кабинки, поправляя на коленях колготки с орнаментом «пейсли».
– Какие-то проблемы, Макколл?
– Нет. Никаких. Я в порядке.
На самом деле она чувствовала, что серое вещество под высоким давлением вот-вот начнет сочиться через швы между костями черепа.
– Мне так не кажется. Думаю, тебе стоит пойти домой и отдохнуть.
– Нет, черт возьми, я в порядке.
– Ну ладно, дорогуша, – со своей жизнью делай что хочешь…
Энья никак не могла взять в толк, с чего началась вражда с Федрой. Возможно, с вечеринки, на которой Скотина Оскар представил обитателям Стеклянного Зверинца нового менеджера по работе с клиентами. Она всегда подозревала, что сказанная шепотом реплика, адресованная Джейпи – о том, что мать должна была сильно ненавидеть свою дочь, чтобы окрестить ее Федрой, – оказалась немного более публичной, чем следовало. Впрочем, невзирая на подслушанные слова, они не могли не стать врагами, потому что узнали друг друга. Один Мастер пути всегда узнает другого, будь то Путь меча или Путь корпоративной иерархии. И поскольку Мастер может быть только один, обе понимали, что однажды им придется сойтись и разобраться, кто же будет этим единственным.
По крайней мере, необходимость опорожнить желудок в фаянсовый сосуд цвета авокадо уже не казалась такой насущной.
Когда Энья вернулась в кубикл из стекла и пластика, Джейпи был непривычно язвителен.
– Ну, слова?
– Ну, картинки?
– Зеленая корова?
Она покосилась на грубо нарисованный от руки рисунок и поморщилась.
– Оставь это мне. Я задержусь сегодня допоздна – посмотрим, смогу ли придумать несколько подходящих слов для твоей картинки. Извини, Джейпи, но полушария моего мозга сейчас похожи на два далеких племени, которые общаются через барабанный телеграф.
Энья позаботилась о том, чтобы и Святоша Федра, и Скотина Оскар увидели, что она задержалась на рабочем месте, после того как остальные отправились в свои тюдоровские обиталища с деревянными стропилами в корпоративных
