Санкт-Петербург, особняк Невинских,

1796 год, Сентябрь, 27

Обед прошел мирно и спокойно. Дети, устав после утренней службы в церкви, жадно поглощали сначала раковый суп, после отбивные из крольчатины, а затем яблочный пирог. Михаил Александрович, как обычно, созерцал всех холодным пронизывающим взором и сказал за обедом лишь пару нравоучительных фраз. Несколько раз за трапезой Маша замечала странный, пронизывающий взгляд Невинского, обращенный на нее. Но едва она поднимала глаза на хозяина дома, он тут же отворачивался. Одет он был сегодня довольно изысканно, даже скорее парадно, в кремовую рубашку, фиолетового цвета камзол, вышитый золотыми нитями бледно-желтый жилет, светлые панталоны и модные туфли с серебряными пряжками. И Маша подумала, что, наверное, после обеда он поедет с очередным визитом.

Сегодня был день жалованья, но Машенька совсем не стремилась идти за ним к Невинскому. В прошлый раз, две недели назад, она даже не осмелилась появиться на пороге его кабинета, так как еще свежи были воспоминания об унижении, которому он подверг ее, напрямую заявив, что за холодность и пренебрежение она будет наказана. Маша чувствовала, что вновь подобного разговора она не в силах вынести. В тот день, едва выйдя из его кабинета, она решила, что более ничего и никогда не будет просить у Невинского и непременно займется поиском другого места службы. Но пока у нее никак не получалось найти новый дом с вакантным местом гувернантки, она успокаивала себя мыслью о том, что, по крайней мере, здесь у них с Андреем есть еда и кров, и ее сын проводит время и занимается вместе с детьми хозяина. Это осознание придавало ей силы. Она не собиралась раздражать Михаила Александровича и требовать жалованья. Нет, пока они с сыном поживут так. А затем, если все удастся, и она найдет более достойное место, они с Андреем переедут в другой богатый дом.

После обеда, уложив младших детей спать, а Николая оставив в спальне за игрой в лото, Машенька решила до ужина с пользой провести четыре свободных часа, которые выделял ей Невинский еженедельно по воскресеньям. Она намеревалась сходить в щепетильную лавку, чтобы купить себе новую сорочку под платье и пару чулок на полученные вчера от модистки деньги за вышивку, а на обратном пути зайти в кондитерскую и приобрести сладкий шоколадный пряник для Андрюши.

Облаченная в темный редингот из простого сукна и темное платье, Маша, накинув на голову светлую шаль, покинула особняк и уже спустя несколько минут, пройдя по парадной аллее усадьбы, вышла на шумящую людьми улицу. Она направилась по проспекту в нужную сторону и не успела пройти и десятка шагов, как сбоку от нее чуть впереди остановилась карета. Невольно подняв голову, она увидела, как дверца отворилась и с подножки спрыгнул Чемесов. Он поклонился ей учтиво и приблизился.

— Добрый день, сударыня, — галантно заметил он по-французски и добавил: — Вы прокатитесь со мной в карете? Мне надобно с вами поговорить.

Опешив от его появления и напора, Машенька выпалила также по-французски:

— С чего вы взяли, сударь, что я поеду с вами? Я вовсе не намерена…

— Вы запретили приходить в дом к Невинским, вовсе не появляетесь в парке, — перебил он ее порывисто. — Как же я должен поговорить с вами?

— Мы довольно говорили с вами в прошлый раз, месье Чемесов. Я думаю, этого достаточно.

— Нет, — недовольно произнес он, сверкая на нее глазами. — В прошлый раз я не сказал того, что хотел. Я так нервничал, что совершенно потерялся в словах.

— Что же вы думаете, я намерена слушать вас вновь? — возмутилась она, совсем не горя желанием не то что куда-то ехать с ним, но даже разговаривать. Она видела, как он недовольно поджал губы и, приблизившись к ней вплотную, чуть наклонившись к ее лицу, по-русски тихо произнес:

— Машенька, прошу, не надо так со мной. Я ведь покаялся перед тобой и все объяснил в прошлый раз. Тогда я сделал все, что мог, а после не знал, что ты жива. Если бы я только знал…

— Довольно. Это я уже слышала. Не продолжайте…

— Прости! Прошу, всего лишь один разговор, Маша.

Его умоляющий и какой-то покорный взор вызвал в душе молодой женщины некую жалость, и она, понимая, что Чемесов так просто не отвяжется, а их могут увидеть вместе на оживленной улице, через силу произнесла:

— Ну, так и быть. Поедемте…

Григорий подставил ей локоть, чтобы она оперлась на его руку, как и полагалось, но Маша предпочла не заметить этого жеста и быстро направилась к карете. Кучер уже услужливо открыл дверцу, и она легко запрыгнула внутрь, приподняв платье. Чемесов спустя миг уселся напротив, и кучер прежде, чем закрыть дверцу, поинтересовался, куда ехать.

— Куда вы считаете лучше поехать, сударыня? — спросил ее Григорий.

— Где менее всего людей, — коротко ответила она.

— Поезжай до конца улицы и останови где-нибудь в глухом проулке, — велел молодой человек. Кучер кивнул и захлопнул дверцу. Спустя пару мгновений карета покатилась, и она, окинув молодого человека холодным взором, отметила, что сегодня он облачен по последней моде, в элегантный коричневый камзол, бежевый жилет, белые обтягивающие панталоны и короткие, темные мягкие сапоги. Он был, как и в прошлый раз, трезв и гладко выбрит. Натянутая поза и нервное, судорожно подергивающееся лицо говорили о том, что он взволнован.

— Вы, что же, преследуете меня, сударь? — вздохнув, поинтересовалась она.

— Вовсе нет, — обиженно заметил Григорий. — Я просто увидел тебя случайно и подумал…

— Случайно? — переспросила подозрительно она, даже не сомневаясь в том, что Чемесов оказался около парадных усадебных ворот Невинского неспроста. — Неужели?

— Ты права. Я ждал тебя, — вздохнул печально молодой человек, не сводя настойчивого взора с ее лица. — Дворецкий Невинского еще в прошлый раз рассказал мне, что обычно по воскресеньям ты выходишь в город.

На это его высказывание Маша нервно сказала:

— Я слушаю вас.

— Мне надобно тебе столько сказать, но я совсем теряюсь в словах.

— Говорите уже, я слушаю. У меня мало времени, — нетерпеливо заметила она.

— Я хотел поговорить с тобою о теперешней твоей жизни, — произнес он очень ласково и как-то печально улыбнулся.

— Да? — она удивленно вскинула брови.

— Машенька, я понимаю, ты была вынуждена устроиться на службу гувернанткой, но это совсем не подходит тебе.

— Не вам судить о моей жизни, сударь, — желчно заметила Маша, переводя взор в окно, ибо горящий взор Чемесова смущал ее. — Благодаря этой службе мы с сыном имеем кров над головой и еду.

— Не обижайся, милая, я опять не так все сказал, — быстро выпалил Григорий, теребя пуговицу на своем камзоле. — Я имел в виду, что ты рождена благородной и должна жить по-другому. Но все так печально сложилось у тебя в жизни. Я смогу забыть твое прошлое и простить тебя.