С победой Октябрьской революции завершился целый эпизод в жизни Виткация. Теперь положение недавнего боевого офицера и дворянина стало опасным. Кавалер ордена Св. Анны, переставший к тому же получать жалованье, превратился в безработного художника, героя трагического «Автопортрета с самоваром»(1917): «В последнее время я зарабатывал на жизнь рисованием портретов, а затем продал несколько композиций. Здоровье мое становилось все хуже, и я подал на комиссию в Суворовский госпиталь. Там я получил полугодовой отпуск, по причине артретизма, неврастении и катара легких»32. Он признавался в письме, что условия жизни становились «все ужаснее»; некоторые авторы предполагают, что ему пришлось скрываться.

После провозглашения в марте 1917 года права польского народа на независимость, под Киевом стала формироваться Дивизия польских стрелков, и Виткаций ездил в Киев и пытался вступить в ее ряды, но офицерских мест для него не хватило, и он вернулся в Петроград, где поселился у генерала Александра Бабианьского, с которым дружил, а после – в семье скульпторов Груберских. В марте 1917 года всех польских военных принял под свое командование только что образованный Начпол – Военный Польский комитет, и они были выделены из русской армии. Виткаций был тоже зачислен в польскую роту, но заболел и вовремя к месту сбора не явился. В конце концов, он обратился в Начпол с просьбой об освобождении от военной службы и в феврале 1918 года его получил.

Дальше последовала многотрудная эвакуация польских репатриантов на родину, за проведение которой глава Ликвидационной комиссии Стефан Прондзинский получил Военный крест… Оплатил же эвакуацию, начиная с покупки железнодорожного вагона, Леон Рейнель, уже упоминавшийся предприниматель и друг Виткация, герой одного из его портретов. Виткаций вывез из России («Болыпевия» – называл ее Прондзинский), 5 автопортретов, 29 портретов знакомых, 26 фантастических полотен, 2 экслибриса, 3 картины маслом и 1 книжную обложку.

Рожденные в трудных условиях этих лет произведения чаще всего насыщены мрачной энергетикой. Портреты – рисунки углем, пастели, как и более законченные композиции маслом, отличаются остротой взгляда и умением минимальными средствами создать цельный образ, где существенна каждая линия, а каждое цветовое пятно несет в себе эмоциональную нагрузку. Скупость изобразительных средств сочетается с остротой индивидуальных характеристик, с их «психологической утрировкой» (Базилевский).

Среди ранних работ выделяется долгое время остававшийся неизвестным прекрасный портрет «Панны Шмидт» – Ядвиги Шмидт-Чернышевой 1916 года, один из наиболее интересных образов в галерее многочисленных женских изображений Виткация. «Панна Шмидт» была широко одаренной, необычной для своего времени женщиной-физиком, сотрудницей ныне действующего Государственного рентгенологического и радиологического Института РАН, при этом талантливой пианисткой33. Отпечаток незаурядности, ощущение скрытых глубин души своей модели Виткацию удалось передать с покоряющей правдивостью. Используя ее позу, жест, обыгрывая легкую асимметрию черт лица, художник «заостряет» их выразительность, сохраняя при этом ощущение абсолютной жизненной правды. Серый тон бумаги, густые пятна угля, оттененные мелом, создают, казалось бы, скупую, а на деле богатую живописную гамму, характерную и для других его петербургских портретов, чаще всего камерных, интимных по своему настрою. Они обычно погрудные, почти без фона, с небольшим количеством деталей или вовсе без них. В построении колорита свою роль играет и цветная бумага, которой охотно пользуется художник.

Станислав Игнаций Виткевич (Виткаций). Композиция с лебедями. Пастель / бумага. 1916. Люблин, Окружной музей

В способности угадать и выделить главное в характере и сочетать его «постоянную константу» с сиюминутным состоянием модели, используя в полную силу возможности изобразительного материала, ощущается генетическая связь с пастелями Станислава Выспяньского. Но здесь гораздо больше драматизма в содержании и экспрессии в форме. Свобода, с которой Виткаций бросает на бумагу резкие линии, скупые пятна цвета, обрывает контуры, сочетается с известной жесткостью в трактовке самих портретируемых. Примером могут служить редкий по экспрессии «Портрет офицера с сигаретой» (1917), «Портрет солдата с «Георгием» (1917), в которых резкие, острые штрихи пастели сочетаются с широкой размашистой эскизной манерой в работе углем, а также многочисленные автопортреты. Среди них выделяется выполненный пастелью «Автопортрет с самоваром» (1917) в двух вариантах; выделяется своим драматизмом, который еще подчеркнут самоиронией: трагическое лицо художника, творца эстетики «Чистых форм», с его мрачной сосредоточенностью соседствует бок о бок с огромным пузатым самоваром – самым обиходным, бытовым предметом тех времен, вскоре ставшим героем известной песенки «У самовара я и моя Маша»… Вероятно, иронический оттенок придавала одному из вариантов портрета и надпись на пришпиленном к стене листке бумаги, но, поскольку половина его срезана рамой, мы не беремся ее интерпретировать.

Такой же «сниженный», контрастный к образу фон наличествует и в другом автопортрете (уголь 1917 год) – здесь Виткаций представлен в трехчетвертном повороте, с настороженным, напряженным взглядом, в военном мундире, на фоне стола, заставленного пустыми бутылками, вперемешку с кастрюлей, зеркалом, чайником.

Эти работы Виткация по сравнению с его ранней живописью очень эмоционально концентрированны, и здесь выбор техники – уголь и особенно пастель, сменяющая живопись, – играет первостепенную роль. Беглые сиюминутные наброски, которые так хорошо удаются пастели, у Виткация таят в себе глубину внутреннего состояния модели, почти всегда напряженно-сосредоточенного, тень которого лежит почти на всех лучших петербургских портретах. В более привычных, композиционно богаче разработанных картинах («Портрет Леона Рейнеля», 1917) рядом с человеком начинают появляться символические предметы, а позже по времени, в 20-30-х годах, – фигуры животных, людей, фантастических существ, как на портретах Яцека Мальчевского. И как у Мальчевского, при всегда живо схваченной внешности, суть личности истолковывается через эти фантомы. Складываются причудливые психологические ребусы, которые уже не отличаются той степенью свободы и внутренней концентрации, как петроградские, сделанные на одном дыхании. Но это уже следующий, «постпетербургский» период, яркий пример которого – известная композиция «Коварство женщины» – портрет Марыли Гроссмановой с художником (1927). Подобные фантасмагории, в которые погружен человеческий образ, вызревали в его творчестве еще в Петербурге, где наряду с портретами появлялись и совершенно необычные композиции, составившие две группы изображений, равно фантазийных, но различающихся по своему настрою.

Одна из них носит скорее сказочно-поэтический характер, при этом напоминает об «астральных комплексах» экспрессионизма. Отлично знавший ночное небо, всегда любивший звезды Виткаций создал серию пастелей, изображавших знаки зодиака, созвездия и, так сказать, «небесные события»: рождение новой звезды, несущуюся к солнцу комету Энке и др. Стилистические особенности этого цикла подробно рассмотрены в работе А. Жакевич34. Автор отмечает, что у художника отдельные звезды в созвездиях изображаются обычно стилизованной человеческой фигурой, а созвездие в целом имеет облик животного, давшего ему имя.

Первая серия цикла