круг бесконечных повторений, избежать вечного возвращения. Он превращается, ни больше ни меньше, в трагического героя, но в детской сказке лучше не замечать его сизифова труда, к тому же Леонид Нечаев сделал все, чтобы избежать двуадресных намеков в детском фильме. Из-за того, что мир замкнут кольцом, ни одна сила в его пределах не способна нарушить порядок, и пошатнуть треклятое равновесие может лишь посторонний – Славка Курочкин.

Судя по радости, с какой к невежде Славке бросились и отрицательные, и положительные персонажи, бесконечная борьба в книжном городе всех изрядно измотала и каждый желал изменить свою судьбу. С другой стороны, оба лагеря, вынужденные вести себя иначе, чем обычно, подспудно хотят вернуться к привычной жизни, и в таком ракурсе история превращается в радостную борьбу нового и старого. А законы борьбы таковы, что отрицательные персонажи, к которым причислены все власть имущие, вынуждены постоянно атаковать, а положительные, не имеющие влияния,– восстанавливать нарушенный порядок.

Важно заметить одну особенность: герои-дети выступают против советника коммерции, когда узнают, что он «что-то затевает». Им еще не известно, что именно, но в мире абсолютных величин ясно, что персонаж с его репутацией не может затевать ничего хорошего. Дети стремятся не допустить перемен. Изменение статуса-кво, привычное во взрослом мире, они по-детски воспринимают как предательство и борются за сохранение равновесия добра и зла, проявляя пионерский нрав. Так устойчивый детский мир абсолютных ценностей противостоит взрослому подвижному миру условностей. Спустя семь лет Нечаев вернется к этой теме в более изящном фильме по более проницательному сценарию Инны Веткиной «Проданный смех».

Как ни удивительно, Славка Курочкин не только выводит из равновесия проклятый книжный город, но и сплачивает его избегавших общения жителей, отрицательных с отрицательными, отрицательных с положительными и даже положительных с положительными, например, приводит Пеппи Длинныйчулок в штаб Тимура (угадывая персонажей, можно точно очертить тогдашний круг обязательного детского чтения). Происшествия начинаются, когда Славка нечаянно выдает полиции оружейника Просперо, которому по правилам города надлежит вечно скрываться, находиться под угрозой казни и спасаться с помощью соратников. Тайному советнику коммерции не стоит труда добиться Славкиного расположения: он просто разъясняет тому положение, упоминает магическую «объективность» и льстит насчет его сильного интеллекта. Объективно преступник должен понести наказание, порядок должен быть восстановлен, и в этих справедливейших пионерских тезисах проступает печальная крамольная идея о двоякости: содержание не всегда совпадает с формой, буква с духом, нравственность с моралью, справедливость с правосудием, долг с совестью, особенно гражданский, да и сюжет с фабулой, честное слово, совпадает далеко не всегда.

Книжный город оказывается двояким, как его обитатели: трагическим, хоть и вполне оптимистичным с виду. Этот мир все время находится на краю какого-то страшного происшествия, даже апокалипсиса. Единственный способ продлить его существование – стать читателем и заново перечитать судьбы его жителей, чтобы они снова прожили положенные им жизни и, значит, воскресли. Так тема вечного возвращения получает и положительную трактовку, повторение уберегает книжный город от смерти и ведет за собою смутную тему бога, которым становится читатель.

Прелесть сюжета в том, что он оставляет соблазнительную загадку: можно ли добиться окончательной победы добра, если чаще читать одни книги и не касаться других, например, можно ли лишить жизни тайного советника коммерции, если не открывать «Снежной королевы»? А главное, влияет ли талант на расстановку сил в книжном городе? Скажем, если внимательный сочинитель талантливо напишет отрицательного персонажа, будет ли этот персонаж сильнее положительного, созданного менее одаренным писателем?

Единственная сила, не предусмотренная правилами книжного города, – музыка. Ни в одном из существующих в нем сюжетов нет песен для персонажей. Леонид Нечаев ввел ее вдвойне самовольно, потому что и литературный сценарий не предусматривал музыкальных номеров. Так героям дали еще одну возможность выскользнуть за пределы отведенных им сюжетов.

Музыка обладает нужным для детского кино свойством – обезвреживает назидательность даже самого нравоучительного сюжета. Стоит ей начаться, как история, вместо того чтобы нудить о вреде чистого разума, пускается танцевать и петь. Музыка – еще и способ полюбить героя: поющий и танцующий, он вызывает приязнь или, по крайней мере, становится чуть менее угрожающим. Музыкой Леонид Нечаев превратил довольно кислый и медлительный сюжет немного в карнавал, в котором театральная условность не выглядит искусственной, ведь книжный город и сам – искусственный. Повинны в этом чудесном маскараде и художники-постановщики Александр Бойм, Владимир Матросов и Игорь Окулич. Благодаря их таланту книжный город из декоративной стилизации в стенах одного съемочного павильона превратился в обжитый и живой мир. Множество необязательных, но подкупающе точных деталей, вроде ледяного перстня на пальце советника и татуировок владельца таверны – все говорит о том, что однажды книжному городу очень повезло с читателем, и о том, что и фильм о нем поставил не заурядный режиссер, а даже равновеликий авторам, чьи сюжеты сведены в одну киносказку.

Следующие фильмы, «золотые» – «Приключения Буратино» и «Про Красную Шапочку. Продолжение старой сказки» – Нечаев ставит по сценариям Инны Веткиной. Возможно, благодаря новому соавторству, самому замечательному в советском детском кино, и возник неповторимый художественный мир его мюзиклов. Можно сказать острее: без кинодраматурга Инны Веткиной не случилось бы режиссера Леонида Нечаева.

Кинодраматург Инна Веткина

Когда ТО «Экран» заказал Инне Веткиной сценарий детского фильма по мотивам «Золотого ключика», она, тогда главный редактор сценарной коллегии Студии художественных телефильмов «Экрана», настояла на том, чтобы фильм ставил дебютант Леонид Нечаев. Они познакомились во время работы над «Приключениями в городе, которого нет», и это был единственный случай абсолютной конгениальности в советском детском кино – самый счастливый случай соавторства. У них были схожие взгляды на творчество, одинаковая щепетильность и чуткость к деталям, любовь к стилю – этот трепетный перебор: из чего сложить большой мир фильма, чтобы он, воплощенный, довлел себе задуманному. И родственное ему, интуитивное умение точно подбирать кусочки фильмической мозаики. Они были похожи внимательным уважением к детям, которых считали сильными и мудрыми, достойными восхищения, а не поучения.

Воздушностью, легким дыханием воплощенного художественного мира их чудные сказки обязаны режиссеру Леониду Нечаеву, а пластичностью и парадоксальностью, гибкостью и при этом прочностью, таким вот изящным строением – автору сценариев Инне Веткиной. Эти свойства, которые так трудно сочетать, можно легко объяснить тем, что ее сильный литературный дар еще усиливался исключительной режиссерской и редакторской способностью. Она училась кинорежиссуре во ВГИКе в мастерской Игоря Савченко и совершенствовала литературное мастерство в Литинституте, служила литературным секретарем Виталия Бианки и редактором на Центральном телевидении, много лет возглавляла сценарно-редакционную коллегию в ТО «Экран». Может быть, умение видеть фильм сразу с трех позиций, взглядом сценариста, режиссера и редактора делало сцены, написанные ее