А еще седовласый и именитый мистер Потелсвэйт – занимательный собеседник с приятными манерами. И привлекательный внешне, но утомительный сэр Эдвард Карлтон. Но все эти господа, пусть интересные, занятные или очаровательные, не могли вызвать в ней и малейшего зернышка тех чувств, которые она приберегала либо для Мелвилла, либо для Сомерсета. И как бы Элиза ни старалась отвлечься, она постоянно обнаруживала, что ее мысли – в постели перед сном, во время оперы – по-прежнему обращаются к обоим этим джентльменам, а к одному из них в особенности.

Элиза решила прекратить отношения с Сомерсетом. Это был ее собственный выбор, и до последовавших за ним трагических событий той ночи она считала его правильным. Ей предстоит всегда горевать по Сомерсету, тосковать по тому, что когда-то возникло между ними и было ими потеряно. И хотя в ее сердце навеки сохранится уголок, предназначенный только для него, она понимала, почему приняла такое решение. Если вдуматься, они не смогли бы жить вместе. Тогда как Мелвилл… До того момента, когда Сомерсет открыл правду, Элиза любила Мелвилла. Любила его и сейчас, несмотря ни на что. И все столичные увеселения не могли ни на миг отвлечь ее от этого факта.

«Надо просто лучше стараться», – сказала себе Элиза.

И если вполне приличные развлечения, на которые их сопровождала леди Хёрли, до сих пор не помогли, тогда, возможно, стоит подумать о более легкомысленных забавах, предлагаемых Лондоном.

– У меня нет слов, чтобы должным образом отблагодарить вас за гостеприимство, миледи, – прошептала Элиза, наклонившись к собеседнице.

– Сущие пустяки, дитя мое, – откликнулась та, махнув рукой. – Надеюсь, вы получаете удовольствие?

– Да, – ответила Элиза. – Впрочем, я подумала… Может, завтра поужинаем в «Королевском салуне»?

Когда Элиза находилась под суровым присмотром миссис Бальфур, последняя относила «Королевский салун» на Пикадилли к тем многочисленным заведениям, приближаться к коим было строго-настрого запрещено. Но леди Хёрли показала себя совершенно другой дуэньей. На следующий же вечер они посетили одну из самых общедоступных кабинок салуна, где отменно поужинали в обществе мистера Флетчера и обильно нарумяненной кузины леди Хёрли. После означенная дама пригласила их к себе на довольно разнузданную карточную вечеринку, где Элиза и Маргарет познакомились с такими прежде таинственными для них играми, как лоо[24], фараон и вист. На следующий день вся компания и присоединившиеся к ней друзья леди Хёрли прокатились на пароходе до Маргита. А на следующий за тем день они предприняли занимательную прогулку по весенней ярмарке: облаченные в свои самые неприметные наряды, смешались в толпе как с весьма респектабельными, так и с весьма нереспектабельными торговцами, поглазели на аттракционы.

Теперь при появлении Элизы в обществе на нее устремляли больше взглядов, чем допускало благоразумие. По Лондону поползли слухи о том, какой фривольной стала леди Сомерсет, с каждым днем уменьшалось количество приглашений на великосветские сборища. Однако она решила, что готова заплатить эту цену. Ибо, заливаясь смехом в кабинке за ужином, мило кокетничая с толпой джентльменов или выпивая слишком много пунша в опере, она могла притвориться на несколько блаженных мгновений, что уже не тоскует по человеку, получившему плату за то, чтобы уничтожить ее.

За день до открытия выставки, когда Элиза исчерпала все возможности подобного рода, когда не осталось ни одного заведения, где они бы еще не развлеклись, она предложила отправиться на бал-маскарад в Воксхолл-Гарденс.

Это предложение заставило призадуматься даже леди Хёрли. Танцевальные ассамблеи такого сорта считались в высшем свете увеселением безобразным и вульгарным.

– Эти балы, возможно, не слишком приличны, – предупредила она, но Элизу ее замечание не обескуражило.

Чем возмутительнее забава, тем легче отвлечься. А чем легче отвлечься, тем проще на время забыть о зияющей в душе ране.

Леди Хёрли позволила себя уговорить, и тем вечером они отправились на бал в ее карете. Элиза испытывала скорее усталость, нежели восторг, но что поделаешь… эти несколько недель выдались весьма утомительными.

– Сегодня утром я получила письмо от Каролины, – ни с того ни с сего заявила Маргарет.

Сердце Элизы пустилось вскачь.

– Неужели? – проронила она, изо всех сил изображая равнодушие.

– Они прибыли в Лондон, – объявила кузина. – На один день, а потом отправятся в Дувр, чтобы отплыть во Францию. Мелвилл тоже едет в Париж.

– Понятно, – откликнулась Элиза таким тоном, словно ей сообщили, что шляпы с украшениями из фруктов вернулись в моду.

– Он хочет с тобой встретиться, – не унималась Маргарет. – Хочет объясниться.

Леди Хёрли переводила взгляд с Маргарет на Элизу и обратно.

– Все это прекрасно, но я не хочу его видеть, – сурово отрезала Элиза. – Одному Богу известно, какую новую ложь он успел состряпать, времени у него было предостаточно.

– А тебе не кажется, что было бы проще поговорить с ним, вместо того чтобы старательно отвлекаться от своих переживаний? – спросила Маргарет.

– Нет, не кажется.

– Элиза…

– Нет, Маргарет. Нет.

Они уже подъезжали к Воксхолл-Гарденс и, заслышав звуки музыки, приготовились веселиться. Элиза наклонилась к окну больше из желания прекратить разговор с Маргарет, чем по любой другой причине. И все же при взгляде на сады, простиравшиеся на многие акры, извилистые дорожки, освещенные тысячей золотых фонариков, сотни людей, фланирующих среди павильонов и палаток, в груди Элизы поднялось искреннее воодушевление. Она обернулась к Маргарет, самому близкому своему другу во всем мире, и замерла на мгновение при мысли о том, как несказанно ей повезло родиться кузиной этого чудесного создания.

– «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом»? – спросила она.

Маргарет улыбнулась, глаза ее сияли.

– Конечно, – согласилась она.

– Бесподобно! – прочувствованно сказал мистер Флетчер.

Они надели маски и завернулись в домино. Под этими короткими плащами подруги были одеты в вечерние наряды: Маргарет в платье из красивого синего шелка, а Элиза в великолепное, зеленое с бронзовым оттенком, творение мадам Преветт. Элизе было очень и очень рано позволять себе такой цвет, но это не имело значения, ведь она скроется за маской. Возможно, леди Сомерсет еще носила траур, но на сегодняшний бал пришла просто Элиза.

Выбравшись из кареты, они немедленно погрузились в море музыки и веселья, громкие голоса и еще более громкий смех. Присутствующие разговаривали между собой на множестве языков и со множеством акцентов, к чему Элиза не привыкла. За пределами замкнутого на себе бомонда существовало огромное разнообразие классов и наций, бывшее для нее в новинку. Такого Лондона она прежде не видела, и он был великолепен.

Сначала они зашли в кабинку, подкрепили силы простым ужином из ветчины, булочек и пирожных с кремом, запивая все это кларетом. А затем отправились в ротонду, чтобы