Выстрел разнесся по всему дому.

Вальфьерно на четвереньках подбежал к своему другу. Шодрон смотрел на кровь на своем халате. Через секунду Вальфьерно увидел, куда тот ранен. Он заверил Шодрона, что задето всего лишь плечо, ничего серьезного.

Я бросился к пистолету. Как и Фурнье. Затем Вальфьерно. Мы втроем боролись за оружие. Пистолет выстрелил еще раз.

Фурнье отшатнулся. Схватился за шею. Оттуда хлестала кровь. Затем он упал на пол. Я оторвал край своей рубашки и завязал вокруг его шеи.

Кровь просочилась быстро. Фурнье обнял меня рукой и притянул к себе. Прошептал, что никто никогда не должен узнать, что здесь произошло. Затем его рука опустилась, и тело обмякло.

Только тогда я заметил, что Вальфьерно и Шодрон сбежали. Я увидел цепочку кровавых следов, ведущих к входной двери. Я побежал за ними, но опоздал. «Лорен-Дитрих» уже мчался по дороге и вскоре исчез вдали.

Я вернулся в дом и посмотрел на безжизненное тело Фурнье. Я не думал, что дело так обернется. Никогда этого не хотел. Но было поздно сожалеть.

Я вышел на участок за домом. Нашел лопату. Начал копать. Я радовался, что ночь выдалась пасмурная. Ни луна, ни звезды не освещали мое ужасное занятие. Я копал и копал, поддерживая себя мыслями о сыне. Когда яма стала достаточно большой, я взял персидский ковер и вытащил тело Фурнье наружу. Перед этим я обшарил его карманы. В бумажнике было больше ста франков.

Потом я свалил тело в могилу. Прикрыл его ковром и засыпал землей. Собрал камни, гальку и упавшие ветки и разложил их поверх свежего слоя земли.

Затем я вернулся в дом. Смыл кровь с пола и стен.

Помыл руки и вымыл раковину. Потом я прошел по дому в поисках денег. Мне казалось, что у парочки жуликов не было времени забрать их. Я обыскал все ящики комодов. Посмотрел в шкафах и под кроватью. Разрезал матрас. Обыскал кухонные шкафы. Сбил стаканы и изящный фарфор на пол. Отодвинул плиту и ледник подальше от стен. Топал по половицам. Но ни одна не подалась.

Потом я опять вышел на улицу. Я подумал, что негодяи, возможно, закопали деньги, и снова схватил лопату. Но где копать? Я понятия не имел. Опустившись на холодную землю, я закрыл лицо руками. Тело было истощено и измучено.

В моем сознании возникло лицо Симоны. Я слышал, как она звала меня по имени. Но это звучало скорее жалостливо, чем успокаивающе.

Потом я обыскал студию Шодрона. В ящике под столом были только краски. В единственном шкафчике тоже ничего важного. Я обследовал половицы в студии. Ничего не нашел.

Потом я стал рассматривать его подделки. Голландский натюрморт. Английский пейзаж. Средневековая Мадонна с младенцем. Шодрон великолепно умел старить краски, чтобы они потрескались. В любом другом месте я бы поклялся, что это подлинники. Я снял законченную «Мону Лизу» с мольберта. Мистический ландшафт. Нежная краска плоти. Красиво очерченные руки Лизы дель Джиокондо. Я поискал под ними инициалы. Там их не было. Шодрон еще не успел их нанести. Если только это не оригинал!

Я перевернул картину. Осмотрел пятна и отметины, а также штамп Лувра. Но я уже видел раньше, как Шодрон копирует эти детали, и они ничего не доказывали. Я понюхал поверхность. Но в студии так пахло маслом и скипидаром, что этот запах перебивал все остальные. Я мог бы проверить картину скипидаром, но меня больше не волновало, настоящая она или нет. В моем сознании возникла идея, новый план. Такой культурный человек, как Фурнье, попался на подделку. Найдутся и другие. А может быть, это и есть подлинная «Мона Лиза».

Возможно, это одна из подделок Шодрона. Для меня это уже не имело значения.

Я обернул картину тканью и перевязал шпагатом. Еще раз обдумал свой план. Я собирался сказать возможному покупателю, что отдал в Лувр подделку. Ведь так оно и вышло! А оригинал, мол, спрятал и забрал после освобождения из тюрьмы. И теперь хочу его продать.

Это звучало правдоподобно. И даже могло оказаться правдой. Во мне крепла уверенность, что я смогу осуществить этот план.

Ведь я следил за курьерами, которые шли из студии Шодрона к коллекционерам и перекупщикам произведений искусства. Я мог бы теперь пойти к этим покупателям. Сказать им, что картины, которые они купили, были поддельными. А та, которая у меня – настоящая. Возможно, я бы даже не солгал при этом. Ведь я уже выполнил невыполнимую задачу – украл самую знаменитую картину в мире. Из самого известного музея в мире.

Продать ее не должно было составить труда.

Я нашел в шкафу в спальне подходящую одежду и переоделся.

Поискал свой дневник. Потом вспомнил, что Вальфьерно и Шодрон забрали его.

Затем я сжег свою окровавленную одежду. Развеял пепел. Приготовился уходить.

Но подделки Шодрона жгли мое сознание. Они отравляли мне душу. Я хотел избавить мир от этих подделок. Эти мерзкие фальшивые красавицы!

Я сорвал наполовину законченную «Мону Лизу» с мольберта и пробил ее ногой. Схватил голландский натюрморт и сделал то же самое. Сорвал английский пейзаж с гвоздя. Несколько мгновений я изучал мастерскую руку фальсификатора, потом стал кромсать мастихином холст, пока он не превратился в свисающие с подрамника ошметки. «Мадонну с младенцем» я швырнул на пол и растоптал. Дерево раскололось у меня под ногами. Затем я отступил назад, осматривая разрушения. Вытащил из кармана банку «Ла Паса», свернул сигарету. Закурил.

Помахав спичкой, чтобы погасить ее, я бросил огарок на пол и повернулся, чтобы уйти. Но тут я заметил маленький красный огонек. Моя спичка не погасла, а подпалила кучу промасленных тряпок. Я наступил на разгоравшееся пламя ботинком. Но искры из-под ноги брызнули и рассыпались в разные стороны. Языки пламени метнулись к столу с палитрами Шодрона. К бутылкам с маслом. К открытой банке скипидара. Я попытался погасить пламя руками. Обжег ладони и отступил назад. Я завороженно смотрел, как колышется и кружится пламя. Как легко было бы лечь и позволить огню забрать меня. Присоединиться к Симоне. Я вдохнул ядовитый дым.

Почувствовал, как у меня перехватило дыхание.

Но тут образ моего младенца-сына, твой образ, Симон, вспыхнул в моем сознании ярче любого огня. Я понял, что должен жить. Я бросился прочь из студии, через парадную дверь, на улицу.

Вдохнул холодный ночной воздух.

У меня в кармане были наличные, которые я нашел у Фурнье. Я положил картину на заднее сиденье «берлие», на котором приехал банкир. Теперь я был готов.

Мои руки дрожали, но я