человека, который приказал его убить, и убить его.

84

Через день секретарша Джонатана Тейвела перезвонила и сказала, что ее босс меня примет. Я немного удивился и даже подумал, не отказаться ли, но потом все-таки пошел.

Тейвелу было лет пятьдесят с небольшим, высокий лоб, волосы зачесаны назад.

– Напомните-ка мне, пожалуйста, почему вы решили, что эта картина Тициана находится у меня? – спросил он, засунув большие пальцы рук под полосатые подтяжки.

– Знакомый куратор из музея в Европе дал мне список картин Тициана и коллекционеров, которым, по его мнению, они могут принадлежать.

– Ваш друг ошибается. У меня есть кое-какие произведения искусства, но картин Тициана нет.

Тейвел взглянул на окно во всю стену, которое заливало его кабинет ярким утренним светом, открывая вид на реку Гудзон, статую Свободы, побережье Нью-Джерси.

– В каком музее, вы сказали, работает ваш друг?

Этого я не говорил, но теперь с готовностью ответил:

– В Лувре.

– В самом деле? Как его зовут?

– Жанжамбр. – Вряд ли он будет наводить обо мне справки у куратора Лувра, особенно если имеет дело с крадеными произведениями искусства.

– Что ж, боюсь, ваш друг зря потратил ваше время.

Если так, то я не мог не задаться вопросом, почему Тейвел не пожалел своего времени на встречу со мной. Вслух я сказал, что ничего страшного, время у меня есть.

Тейвел хищно улыбнулся.

– Моя секретарша говорит, что вы историк искусства, пишете о Тициане.

– Об искусстве эпохи Возрождения в целом.

– Понимаю. И для какого издания, как вы сказали?

Опять-таки, я и этого не говорил.

– Для «Академического журнала», – ответил я. – А если не Тициана, то каких художников вы коллекционируете?

– Да разных… немного эпохи Возрождения, немного современности.

– Какие художники Возрождения?

– Рафаэль и Джорджоне. Конечно, только рисунки. Боюсь, картины мне не по средствам.

Я окинул взглядом его большой угловой кабинет с живописным видом из окна. Идя сюда, я немного подготовился и знал, что Тейвел является партнером-основателем инвестиционной фирмы, одной из крупнейших и самых престижных в городе. Вряд ли ему что-то было не по средствам. Солнце заиграло золотом на его запястье.

– Вижу, вам нравятся мои часы. «Вашерон Константин»… серия «Традиционель»… вечный календарь… открытый циферблат, – четко проговаривая каждое слово, он приподнял манжету, чтобы показать свое сокровище. Часы были стилизованы под солнечные, у них было даже четыре миниатюрных солнечных циферблата, и вся внутренняя механика на виду.

– Корпус из розового золота и сапфировое стекло. – Он поднес запястье к моему лицу. – Двести семьдесят шесть деталей. Тридцать шесть камней. Дни недели, календарь на сорок восемь месяцев, включая високосный год, и, конечно, фазы Луны.

– Конечно, – произнес я, чувствуя, что Тейвел пользуется цитрусовым одеколоном.

– Я без них никуда. Непременно обзаведитесь такими.

– Непременно, – сказал я, понимая, что он издевается. – Обменяю на такие свой «Таймекс».

Он рассмеялся. Чересчур громко. Я спросил, могу ли я посмотреть рисунки Рафаэля и Джорджоне, о которых он упоминал.

– Они у меня не в офисе, а в разных домах: на Парк-авеню, в Палм-Бич, в Аспене. Вы ведь не похититель картин, правда?

Еще один слишком громкий смех. Я тоже засмеялся.

– Нет. Просто адъюнкт-профессор истории искусств.

– В каком учебном заведении? Какой-нибудь общественный колледж?

Я не без удовольствия произнес название своего солидного университета, из которого меня скоро могли уволить. Правда, у меня было ощущение, что Тейвел уже навел обо мне справки и знает, где я работаю.

– Рад за вас, – сказал он. – Вы живете в Нью-Йорке?

– В Бауэри.

– В Бауэри? Действительно? Трудно представить, чтобы район Бауэри, где раньше были сплошные трущобы, стал сейчас приятным местом проживания, хотя, возможно, все изменилось. Вам там не страшновато?

Я сказал ему, что теперь это совершенно безопасный район.

– Очень может быть, – небрежно заметил Тейвел. – Хотя никогда нельзя быть уверенным, не так ли? Я имею в виду, все может случиться, где угодно.

Это он что, угрожает?

– Вот почему у меня на дверях засовы, – сказал я.

– А на окнах нет решеток?

– Я на верхнем этаже. Так что, если только Человек-Паук…

– Мой любимый супергерой, – проговорил Тейвел.

– В самом деле? Я бы предположил, что Росомаха.

Тейвел рявкнул смехом, похожим на смех росомахи.

– Вы мне льстите.

Ни единой зацепочки я не получил. Мы поговорили еще несколько минут о современных художниках, которых он коллекционировал – Уорхол, Баския, Кунс – но Тейвелу это, кажется, наскучило.

Возможно, он, в свою очередь, понял, что я не представляю для него серьезной опасности. Он подвел меня к двери своего кабинета и протянул руку.

– На вашем месте я бы все-таки поставил решетки на эти окна в Бауэри. – Он сильно сжал мою руку. – Ведь никогда не знаешь, когда может появиться Человек-паук.

Он снова рассмеялся.

– Да нет. – Я сдавил его руку в ответ. – Я никогда не боялся маленького Питера Паркера.

– А как насчет Росомахи? – Отпустив мою руку, он выпроводил меня за дверь и захлопнул ее перед моим носом.

85

Дома я отыскал визитную карточку инспектора Кабеналь. Я знал, что она не обрадуется моему звонку, но хотел рассказать ей о Тейвеле – просто упомянуть в разговоре его имя и посмотреть, что из этого выйдет.

К моему удивлению, она ответила на звонок, хотя, как и ожидалось, он ее явно не обрадовал. Я спросил о Джонатане Тейвеле. Это имя ничего для нее не значило.

– Это имя было в списке коллекционеров Смита, среди тех, кого он собирался опросить…

– И вы встречались с этим человеком?

– Да.

Последовала пауза, затем она заговорила, и слова ее звучали как ружейные залпы.

– Мистер Перроне! Если вы будете упорствовать в этих вопросах, у меня не останется иного выхода, как сообщить местным властям, чтобы они вас арестовали. Вы… понимаете?

Я хотел послать ее к черту, но промолчал.

– Алло? Вы меня слышите?

– Да, слышу.

– Все, что расследовал аналитик Смит, больше вас не касается. Его это тоже больше не касается. Его работа здесь закончена. Вы поняли?

– Понял, – сказал я и повесил трубку.

Пытаясь унять злость, я произвел тщательную уборку в своей студии. Неужели Интерпол совсем не интересуется этими нечистоплотными коллекционерами, или все, что связано со Смитом, дискредитировано и отвергнуто?

Все, что расследовал аналитик Смит, больше вас не касается. Его это тоже больше не касается.

Снова и снова я прокручивал эти слова в голове, механически наводя порядок на своем столе, комкая бумаги и засовывая ручки и карандаши в держатель.

Его работа здесь закончена. Ну, естественно, если он мертв.

На мгновение я остановился и уставился невидящим взглядом в окно на соседнее здание, продолжая