команда Яна Борна научила участников эксперимента связывать визуальные образы с крупными или мелкими вознаграждениями. Во время последующего сна ученые вводили экспериментальной группе вещество, способное активировать дофаминовый рецептор. Сутки спустя участников эксперимента протестировали на предмет выделения ранее просмотренных сцен при смешивании с новыми сценами — для выполнения этой задачи требуется, чтобы гиппокамп был не поврежден.

При получении плацебо участники намного лучше запоминали образы, связанные с крупными наградами. Однако при активировании дофаминового рецептора явных различий между изображениями, связанными с большим или маленьким вознаграждением, не было — они не демонстрировали, из-за чего возникал дефицит обучения. Результаты подтвердили идею, что предпочтительная консолидация воспоминаний, связанных с крупным вознаграждением, включает избирательную дофаминергическую активацию гиппокампа.

Таким образом был найден ответ на нестандартный вопрос Марка Солмса. Он перерыл свой стог сена и нашел иголку. Она оказалась настолько острой, что проткнула чрезмерно надутый шар антифрейдистских теорий, приравнивавших сновидения к быстрому сну.

Открытие автономии сновидений по отношению к быстрому сну — несмотря на роль дофамина в происхождении того и другого — завершило долгий путь гипотезы, которую интуитивно высказали еще в конце XIX века. Ее никак не удавалось подтвердить, поскольку химические и анатомические механизмы быстрого сна и сновидений были еще совершенно не известны.

Утверждение Фрейда, что желание — двигатель сновидений, гораздо больше основано на фактах, чем хотели бы признать его критики. Хирургическая точность гипотезы, вероятно, была отчасти заслонена ее напускной отвлеченностью. Поэтому и потребовалось 100 лет накопления знаний о нейронных механизмах мотивации, прежде чем эта фраза обрела биологический смысл.

Проницательное клиническое наблюдение Фрейда, сделанное на основании простого анализа поведения и воспоминаний пациентов, показало вероятность существования механизмов, которые Солмс столетие спустя наконец-то смог идентифицировать. Сновидение «является» желанием, потому что они оба — быстрый сон и сновидение — «являются» дофамином.

Этот вывод тесно связан с тем, что дофамин необходим для возникновения быстрого сна. Участие дофаминергической системы вознаграждения — это серьезное опровержение нападок Карла Поппера на Фрейда: психоаналитическая теория определенно поддается проверке.

Ряд антифрейдистских аргументов, которые с научным лоском повторялись на протяжении ХХ века подобно крылатым фразам, разбился об эмпирические открытия Солмса. И стало невозможно приуменьшать богатое и интригующее значение снов, выдавая их за бесполезный побочный эффект быстрого сна. Кроме того, теперь было невозможно считать, что сны представляют собой просто случайную последовательность образов.

Факты указывают на то, что она организована дофаминергической системой вознаграждения и наказания — процессом, способным пробовать, оценивать и выбирать адаптивное поведение, не подвергая при этом организм риску, поскольку все моделируется в безопасной среде собственного сознания.

Симулякр жизни

Эта теория позволяет нам лучше понять, откуда берется субъективное качество снов — они ведь всегда связаны с людьми и вещами, взаимодействующими в сложных сценариях, а не с составными частями этих представлений. Никто не видит сны о цвете без формы, абстрактных углах, контрасте и больше ни о чем. Сны куда сложнее. Из этого следует, что субъективное переживание сновидения нельзя объяснить просто активацией первичной зрительной коры, первой части коры головного мозга, получающей зрительные стимулы и обрабатывающей основные свойства изображения, такие как пространственное положение, контраст по яркости, ориентация объекта и углы.

Визуальный компонент, главный для большинства людей, может создавать невероятно красивые субъективные переживания с завораживающими цветами и движениями. Однако, несмотря на гегемонию зрения, сновидения могут содержать психические переживания, связанные со всеми органами чувств, разным образом скомбинированные в соответствии с правилами, которые еще мало изучены.

Слуховые, вкусовые, тактильные и обонятельные сновидения существуют и запоминаются — будто изумление от сновидения оказывается сильнее, если оно в темноте вторгается на территорию сенсоров. Бывают сны, для которых характерно сильное ощущение движения, связанное с двигательным представлением и отвечающим за равновесие вестибулярным аппаратом. Способность отражать все аспекты бодрствования превращает сновидение в сбивающее с толку подобие реальности.

В типичном сновидении части тела обычно не представляются автономными и не играют ведущую роль: мало кому снятся отдельно лоб, нос, губы или локти. Нам почти всегда снятся целые объекты, будь то люди, животные или вещи, даже если они иногда объединены в химеры и содержат фрагменты, заимствованные из образа какого-то другого объекта, или разделены каким-то драматичным событием в самом нарративе.

Если сильная электрическая реверберация во время быстрого сна — главная причина яркости сновидений, то ее возникновение в нескольких разных областях коры, участвующих в сложном воспроизведении зрительных объектов, объясняет такое же сложное качество образов сновидения. Сон показывает не все возможные, а только самые сложные уровни чувственной репрезентации.

Штаб-квартира сновидений — это наиболее удаленные от сенсорной и двигательной периферии области мозга. Следовательно, они способны лучше ассоциировать и интегрировать фрагменты информации, поступающей от органов чувств. Эти области включают в себя обширные мультисенсорные участки коры головного мозга, а также сложную подкорковую систему из гиппокампа и миндалевидного тела, участвующую, соответственно, в приобретении декларативных воспоминаний и их восприятии как вознаграждения или наказания.

Сеть пассивного режима, или режима по умолчанию

Во время быстрого сна активируется столько областей, что удобнее представлять их большой сложной мозговой цепью. Что любопытно: она пересекается с так называемой сетью пассивного режима (СПР) работы мозга. У людей с повреждением медиальной префронтальной коры, очень важной области СПР, серьезно нарушена способность видеть сны.

Эта сеть была открыта в 2001 году командой американского невролога Маркуса Райхла из Вашингтонского университета в Сент-Луисе. Первоначально ее описали как совокупность областей, которые снижают активность во время выполнения задач, направленных на достижение определенных целей, но активизируются, когда мозг «отдыхает», подобно двигателю автомобиля на нейтральной передаче.

Во время бодрствования СПР активируется в том случае, если человек ни о чем сосредоточенно не думает. Во сне эффект зависит от его фазы, так как активность СПР снижается во время медленного сна и увеличивается во время быстрого. Активность в структурах СПР во время быстрого сна чередуется с активностью в участках коры, которые отвечают за обработку нервных импульсов от органов чувств.

Подобные паттерны активности СПР, ослабленные и частичные, наблюдаются и во время мечтаний бодрствующего разума. Эти успехи за последнее десятилетие заставляют взглянуть по-новому на главу 2, стих 58 «Бхагавад-гиты», шедевра ведической литературы V–II веков до н. э. (в разгар осевого времени): «Кто способен отвлечь все свои чувства от объектов чувств, как черепаха втягивает члены в панцирь, тот в мудрости стоек»[139]. Когда мы отключаем свои чувства, чтобы увидеть сон, в нашем мозге активируется СПР.

Так можно ли ожидать, что фармакологические индукторы сновидений, такие как аяуаска или ЛСД[140], будут повышать активность СПР? Этот вопрос побудил нейробиолога Фернанду Палхано, в то время студентку докторантуры в