Данные, опубликованные в 2015 году в журнале PLOS One, были довольно четкими: пока испытуемые бодрствовали под воздействием аяуаски, активность СПР снижалась, как и сила функциональных связей между составляющими ее областями. Я участвовал в этом исследовании как ученый и был весьма удивлен этим результатом.

Но четыре месяца спустя почти идентичный вывод опубликовал журнал PNAS. Исследования проводила британская команда в составе Робина Кархарта-Харриса, Дэвида Натта и великого пионера психоделической неврологии леди Аманды Фейлдинг. Примерно через год те же ученые продемонстрировали аналогичный феномен и на ЛСД. Что любопытно: ослабление СПР положительно коррелировало с сокращением «путешествий во времени», совершаемых сознанием. Араужо и Палхано полагали, что ключ к пониманию этого очевидного парадокса — сравнение с медитативными состояниями, в которых также наблюдается снижение активности СПР.

По словам далай-ламы, «один из видов медитации» заключается в том, чтобы «отпускать любые мысли, которые приходят и уходят. Что бы ни пришло, пусть придет и уйдет. Никогда не пытайтесь их удержать. Благодаря этой практике мысль автоматически слабеет, слабеет, слабеет. Затем, в конце концов, происходит своего рода ее прекращение».

Уменьшение активности СПР во время медитации было связано со снижением мечтательности наяву. Это не относится к психоделикам, поскольку их потребители со стажем мечтают больше, а не меньше. С другой стороны, осознание грез наяву меняется в обоих состояниях. Активность СПР возрастает в период мечтания, но снижается при осознании того, что разум грезит, как в случае с психоделическими переживаниями.

Опыт сновидения, похоже, теснее связан с путешествием в автобиографическом времени, чем с психоделическим или медитативным опытом. Создается впечатление, что такое созерцание ведет к смене угла зрения, смещению перспективы от действующего лица к внимательному зрителю, что отличается от переживаемого при сновидении.

Тот факт, что порождение сновидений зависит от системы наказания и вознаграждения, подтверждает предположение, что сновидения — это симуляция ситуаций, значимых для сновидца. Видеть во сне завоевание объекта желания — важный аспект сновидческой жизни с самого раннего детства, что ясно иллюстрируется фрустрированным сном о том, как мне подарили трехколесный велосипед (я рассказывал об этом в главе 5), или простым, счастливым сном мальчика Дина в ванной (из той же главы).

Оба сна — совершенно четкие примеры фрейдистской концепции исполнения желаний, когда вся ткань нарратива сновидения представляет собой получение некоторого вознаграждения. Однако большинство снов характеризуются неудовлетворенным стремлением исполнить наши желания, в которых симуляция поиска целей происходит посредством неполных, незаконченных, и, что важнее всего, безуспешных попыток.

Примечательно появление в нарративах сновидений фрустрированных желаний, например: в снах о нападении на холодильник у людей, сидящих на диете, или об употреблении наркотиков у тех, кто находится в состоянии абстиненции, или о свободе у тех, кто сидит в тюрьме.

Сновидение и воображение — схожие мозговые процессы

Воображая себя персонажем возможного будущего события, вы можете спланировать эффективные действия на этот случай. Эксперименты, проведенные разными исследователями, в частности психологом Дэниелом Шектером и его командой из Гарвардского университета, показали: способность представлять себе будущее тесно связана со способностью вспоминать прошлое. Это открытие восходит к началу 1980-х годов. Тогда Шектер, защитивший докторскую диссертацию в Университете Торонто под руководством эстонско-канадского психолога Энделя Тульвинга, провел исследование эпизодических воспоминаний у пациентов с амнезией и повреждением головного мозга.

Однажды на психологическое обследование явился страдающий полной амнезией пациент К. С. У него было обширное поражение височной и лобной долей: полностью отсутствовала эпизодическая память, он не мог вспомнить ни одно событие, которое произошло в конкретное время и в конкретном месте. К удивлению Тульвинга и Шектера, К. С. оказался неспособен представить и будущее тоже:

Э. Т. Попробуем еще раз задать вопрос о будущем. Что вы будете делать завтра?

(Пауза 15 секунд.)

К. С. Едва улыбается, затем говорит: Я не знаю.

Э. Т. Вы помните вопрос?

К. С. Насчет того, что я буду делать завтра?

Э. Т. Да. Как бы вы описали свое состояние, когда пытаетесь думать об этом?

(Пауза 5 секунд.)

К. С. У меня в голове пусто, мне кажется.

Случай неврологического пациента К. С. стал первым в серии подобных случаев, которые несколько удивили — они противоречили широко распространенному мнению, что прошлое и будущее противоположны. Еще больший сюрприз принесло первое фМРТ-исследование мозга, которое сравнивало решение задач по представлению будущего и вспоминанию прошлого. Дэн Шектер и Донна Аддис опубликовали результаты опыта в 2007 году.

Стало ясно, что оба эти процесса протекают практически в одних и тех же областях мозга: гиппокампе, предклинье, ретроспленальной коре, латеральной височной коре, латеральной теменной коре и медиальной префронтальной коре. Вот почему у пациентов с поражениями этих областей наблюдается дефицит как эпизодической памяти, так и воображения будущих ситуаций.

Бессознательное перепрограммирование воспоминаний

В принципе, этот процесс моделирования не должен быть сознательным, чтобы вызвать адаптационные изменения в поведении. В какой-то момент эволюции млекопитающих, может быть 200 миллионов лет назад, сновидение стало предметом положительного естественного отбора как бессознательное перепрограммирование воспоминаний, биологический механизм, способный повторно активировать, усиливать и редактировать воспоминания, чтобы затем проверять их в условиях достаточно надежной симуляции реальности.

Гораздо позже, теперь уже в линии наших говорящих предков-гоминидов, эволюция стала еще больше благоприятствовать способности видеть сны из-за влияния ее сознательного вербального воспроизведения на события в реальной жизни не только сновидца, но и всей родственной группы, которая прислушивается к постоянно обновляемому утреннему нарративу.

В относительной монотонности палеолита, с рутинной добычей острых колотых камней и затянувшимся потоком миграции и охоты, рассказы о сновидениях наверняка были одним из самых вдохновляющих и долгожданных моментов повседневной жизни, наполненных надеждой и страхом одновременно. Существует бесчисленное множество культур, в которых выискивают сны-откровения или целительные сны и слушаются их, формируя определенные ожидания во всей общине сновидца.

Коллективный императив общества, верящего в полезность снов, безусловно, способствует их запоминанию и толкованию. По словам лидера коренного населения Бразилии и писателя Айлтона Кренака, «сон — это институт. И туда допускают сновидцев».

Большая задержка урбанистической и технологической цивилизации в признании того, что сны связаны с адаптацией — то есть облегчают приспособление индивидуума, — результат того, что мы забываем об искусстве сновидения, а наука медлит с серьезным изучением предмета. Только в 2010 году Стикголд и его группа количественно продемонстрировали, что сны о новой задаче коррелируют с ее более успешным последующим выполнением.

Участники исследовали виртуальный лабиринт, а ученые засекали время, затраченное на его прохождение. Далее одна половина участников заснула, а другая осталась бодрствовать. Каждую из групп