Шрифт:
Закладка:
База данных CrisisDB
До 2020 года основным направлением нашей работы и статистического анализа собранных данных был ответ на один конкретный вопрос. В начале голоцена, приблизительно десять тысяч лет назад, все люди обитали в относительно эгалитарных малых сообществах численностью в сотни или несколько тысяч человек. Сегодня почти все люди (за исключением нескольких коренных групп в Амазонии и других отдаленных местах) живут в крупных обществах, причем два из них, Китай и Индия, имеют население, превышающее один миллиард человек. Новая форма политической организации, государство, возникла в середине голоцена и к настоящему времени завладела миром. Технологии стали очень сложными, а экономика сделалась высокопродуктивной, что повысило качество жизни многих людей. С другой стороны, возросшее благосостояние распределялось неравномерно, а сложные общества как в прошлом, так и сегодня крайне неравны. Главный вопрос, на который мы хотели ответить, заключался в следующем: как и почему произошла эта «великая голоценовая трансформация»? Хотя я не могу утверждать, что мы ответили на этот вопрос к всеобщему удовлетворению, мы определенно добились большого прогресса. Многие теории, предложенные современными социологами, а также великими философами прошлого, были отвергнуты на основании данных, собранных проектом Seshat. По мере того, как поле поддерживаемых теорий сужается, мы все лучше понимаем движущие силы, которые превратили наши общества в сегодняшнюю картину .
Когда стало понятно, что сбор данных, необходимых для ответа на наш первый ключевой вопрос, подходит к концу, мы постепенно стали задаваться другим вопросом: почему сложные общества периодически попадают в беду? Каковы факторы, объясняющие повторные волны высокой внутренней нестабильности и распада государственности вплоть до гражданской войны? Этот вопрос обычно формулируется так: почему сложные общества терпят крах? В последнее десятилетие в поисках ответа на этот вопрос возникла целая новая научная дисциплина – коллапсология 294295. Честно говоря, я не в восторге от этого нового направления. Что вообще такое «крах»? Как обсуждалось в главе 2, где отражен пейзаж, который наш макроскоп видел в прошлом, полный крах лишь один из возможных исходов для общества в беде. Порой гражданские войны, массовое насилие и разрушение производственной инфраструктуры, сопровождаемые эпидемиями, действительно разрушают ткань общества, что приводит к резкому сокращению численности населения, упрощению институтов управления и частичной утрате знаний. Но некоторые общества прошлого переживали кризис относительно бескровно, внедряя правильный набор институтов, которые опирались на глубинные структурные силы общественной жизни. В большинстве случаев выход из кризиса попадает в промежуток между этими двумя крайностями. Зачем фокусироваться только на коллапсе? Разве не интересно узнать, как обществу удалось избежать гибели, чтобы мы могли извлечь уроки, которые могут быть актуальными для нас сегодня?
Вот почему мы решили назвать новую версию Seshat базой данных CrisisDB. Мы выявили около трехсот кризисов в периоде от неолита до наших дней, случавшихся на всех основных континентах мира. Наша цель – проверить теории о том, почему общества впадают в кризис. Но, что не менее важно, мы стремимся понять, почему в одних случаях выход из кризиса сопровождался кровопролитием, а в других был относительно спокойным. Что лидеры и население делали неправильно в первом наборе случаев? Что они делали правильно во втором наборе?
Сбор данных для CrisisDB следует подходу, который мы усовершенствовали для «классического» Seshat. Это долгий и трудоемкий процесс, который пока не завершен. В настоящее время мы располагаем достоверными данными приблизительно о ста кризисных случаях, то есть о трети полного потенциального содержания базы данных. Этого достаточно, чтобы разглядеть основные закономерности («урокам истории» посвящена глава 2).
Глава А3
Структурно-динамический подход
Вишенки на торте и ложе Прокруста
Основная цель исторических примеров, которые я обильно приводил в этой книге, – проиллюстрировать, как проявляют себя элементы клиодинамической теории социального распада и обновления. В этом отношении моя книга сильно отличается от сочинений историков-специалистов и работ тех, кого я назвал бы кабинетными теоретиками-любителями.
Тексты историков, глубоко погруженных в прошлые периоды и регионы, которые они знают лучше всего, всегда поучительны. Но ни один ученый, сколько угодно выдающийся, не в состоянии освоить больше ограниченного количества исторических примеров. В результате мы можем получить из текста историка глубокое понимание того, как то или иное общество впадало в кризис и затем выходило из него, но не сможем отделить особые обстоятельства категории «здесь и сейчас» от общих принципов, применимых к тому и другому в целом. Нам необходимо понимать общие принципы, если мы хотим применять уроки истории, чтобы помочь нашему обществу оптимально пережить кризис. В конце концов, каждое общество уникально, и механически перенос того, что мы узнали, изучая позднесредневековый кризис во Франции, восстание тайпинов в Китае или даже Гражданскую войну в США, на нынешний американский кризис или на затруднительное положение Франции и Германии, лишен смысла. Чтобы извлекать уроки из истории, нужно отделить частности и особенности от общих принципов. Также необходимо получить общее представление о том, как определенные особенности общества взаимодействуют с общими механизмами кризиса и обновления. В качестве примера такого взаимодействия между общим и частным (см. главу 2) мы установили, что степень полигамии среди элит оказывает сильное влияние на скорость, с которой развивается перепроизводство элиты. Наша общая теория, таким образом, должна отражать другие особые характеристики обществ, которые формируют циклы разрушения/обновления.
Исторические нарративы могут быть вполне информативными (даже если они не могут помочь нам в отделении общего от частного), а вот старания кабинетных теоретиков-любителей, как правило, бесполезны. Эти авторы обыкновенно не являются историками-специалистами и зачастую плохо знают историю. Невежество освобождает ум, конечно, однако этого недостаточно. Теоретики-любители используют два «метода» для построения своих грандиозных нарративов. Первый сводится к отбору только тех исторических примеров, которые соответствуют выстраданной теории. Второй же становится этаким прокрустовым ложем, которое позволяет – немного растягивая тут и немного поджимая там – приводить различные исторические примеры в соответствие с фиксированными циклами, которые постулируются в их теориях. Девяносто девять