Ее лицо смягчилось, она отложила книгу.

– Не стоит. Ты ведь мне не чужая, и поэтому я с самого начала была готова тебе помочь. Но когда ты приехала сюда, я начала понимать, как мне нравится видеть тебя рядом. Своих детей у меня никогда не было, и в каком-то смысле ты заменила мне дочь. Понимаю, не мне о таком говорить, но я обнаружила, что и в моем возрасте можно время от времени позволить себе притворяться.

Я положила ладонь на свой выпуклый живот, думая обо всем, что она вытерпела из-за меня.

– Поначалу я была ужасной гостьей.

– Ничего подобного.

– Я была угрюмой неряхой, жить рядом с которой никому не захочется.

– Ты была напугана, – возразила она. – Я понимала это. Откровенно говоря, мне тоже было страшно.

Вот этого я никак не ожидала.

– Почему?

– Я беспокоилась, что не смогу обеспечить то, что тебе надо. И тогда тебе придется вернуться в Сиэтл. Как и твои родители, я желала тебе только добра.

Я затеребила прядь волос.

– До сих пор не представляю, что скажу подругам, когда вернусь. Насколько мне известно, кое-кто уже догадывается, в чем дело, и теперь сплетничает обо мне, или в будущем начнет распускать слухи, что я лежала в клинике на реабилитации или что-нибудь в этом роде.

Ее лицо осталось невозмутимым.

– Множество девушек, с которыми я работала в монастыре, опасались того же самого. Дело в том, что такое и вправду может случиться, и это поистине ужасно. Но ты удивишься, узнав, насколько людям свойственно сосредотачивать внимание на собственной жизни, а не на чьей-либо еще. Как только ты вернешься и будешь общаться с подругами, как прежде, они забудут, что на какое-то время ты уезжала.

– Ты думаешь?

– Каждый год, когда заканчивается учеба, дети разъезжаются кто куда на целое лето, и если с кем-то из друзей они продолжают видеться, то с другими – нет. Но как только они вновь собираются вместе, кажется, будто они и не расставались.

Она была права, однако я знала людей, для которых нет ничего заманчивее пикантной сплетни, – тех, кому в радость принизить другого. Я отвернулась к окну, отметила, как темно за стеклом, и задумалась, почему тетя словно уклоняется от разговоров о моих чувствах к Брайсу и возможных последствиях этих чувств. В конце концов я решила сама сделать первый шаг.

– Я влюблена в Брайса, – объявила я еле слышным шепотом.

– Знаю. Я же вижу, как ты смотришь на него.

– И он тоже влюблен в меня.

– И это знаю. Вижу, как он смотрит на тебя.

– По-твоему, я еще слишком мала, чтобы влюбляться?

– Не мне судить. А по-твоему, слишком?

Надо было мне предвидеть, что она ответит мне моим же вопросом.

– Отчасти я понимаю, что люблю его, но голос у меня в голове нашептывает, что этого я никак не могу знать наверняка, ведь прежде я никогда не влюблялась.

– Первая любовь у каждого своя. Но думаю, люди способны узнать ее, когда почувствуют.

– А ты когда-нибудь влюблялась? – Когда она кивнула, я почти не сомневалась, что она имеет в виду Гвен, но пояснять она не стала, поэтому я задала следующий вопрос: – Как узнать наверняка, что это любовь?

Впервые за все время тетя засмеялась, но не надо мной, а будто для себя.

– Поэты, музыканты, писатели и даже ученые пытались ответить на этот вопрос со времен Адама и Евы. Не забывай, что я долгое время пробыла монахиней. Но если хочешь знать мое мнение – а я предпочитаю более практичную и менее романтичную сторону вопроса, – по-моему, все сводится к прошлому, настоящему и будущему.

– Не совсем понимаю тебя, – я склонила голову набок.

– Что привлекало тебя в другом человеке в прошлом, как этот человек относился к тебе в прошлом, насколько совместимы вы были в прошлом? Вопросы остаются теми же в настоящем, только прибавляется физическое влечение к тому же человеку. Желание прикасаться, обнимать, целоваться. И если ты, отвечая на эти вопросы, поймешь, что ни в коем случае не хочешь быть ни с кем другим, тогда это скорее всего любовь.

– Мои родители взбесятся, когда узнают.

– А ты собираешься сообщить им?

Я чуть не выпалила ответ не задумываясь, но тут заметила, как тетя подняла бровь, и слова застряли у меня в горле. Действительно ли я собиралась сообщить им? До того момента я полагала, что так и сделаю, но даже если так, что это будет означать для нас с Брайсом? В реальной жизни? Сможем ли мы вообще видеться? В вихре этих мыслей я вспомнила, что любовь сводится к прошлому, настоящему и…

– А какое отношение к любви имеет будущее? – спросила я.

Но не успев задать вопрос, я поняла, что ответ мне уже известен. Однако тетя отозвалась почти беспечным тоном:

– Можешь ли ты представить себя с тем же человеком в будущем, по тем же причинам, по которым любишь его сейчас, несмотря на все неизбежные испытания, которые предстоит пройти?

– А-а… – только и сумела выговорить я.

Тетя Линда рассеянно теребила ухо.

– Ты слышала о сестре Терезе из Лизьё?

– Вроде бы нет.

– Она была французской монахиней и жила в XIX веке. Эта на редкость набожная женщина вообще-то один из моих кумиров, и она вряд ли высоко оценила бы то, что я сказала о любви и будущем. Она говорила: «В любви нет места расчету». А она была намного мудрее, чем я надеюсь когда-нибудь стать.

Моя тетя Линда и вправду была лучше всех. Но несмотря на ее утешительные слова тем вечером, я встревожилась и в постели крепко прижимала к себе Мэггимишку. Прошло немало времени, прежде чем я смогла уснуть.

Как мастер прокрастинации, которой я научилась в школе, где требовалось выполнять много скучной работы, я сумела на время вытеснить из головы разговор с тетей. А когда мысли об отъезде из Окракоука и расставании с Брайсом возвращались, я старалась напоминать себе, что в любви нет места расчету, и обычно это помогало. Справедливости ради, моя способность избегать подобных мыслей имела прямое отношение к неотразимой привлекательности Брайса и к тому, как легко мне было увлечься настоящим.

Всякий раз, когда мы с Брайсом оказывались рядом, мой мозг переключался в режим отупения – вероятно, потому что мы при каждой удобной возможности продолжали украдкой целоваться. Но по вечерам, оставаясь одна у себя в комнате, я почти слышала, как тикают часы, отсчитывающие время до моего отъезда, особенно когда ребенок шевелился. Беременность определенно подходила к концу независимо от моего желания.

Начало апреля застало нас фотографирующими маяк; я наблюдала, как Брайс меняет объективы на фотоаппарате под радужным небом. Дейзи трусцой шныряла туда-сюда, нюхала землю, порой подбегала к хозяину, проверяя, все ли с ним в порядке. Уже потеплело, Брайс стал носить футболку. Я то и дело ловила себя на