Зала была не такой и большой, а я прошла меньше половины, хотя должна была уже пройти всю. Сердце нехорошо затревожилось, заныло в груди. А Клео прошла быстро. Она мне сама рассказывал во сне. Неужели я такая гордячка?

«Мы немножко высокомерны», — скромно подтвердила улиточка.

Какой ужас. Какой стыд!

Я ведь никогда не брезговала работой, никого не унижала и не обижала, была добра к тем, кто этого заслуживает, смиренно принимала все тяготы...

Но зала не становилась меньше, зала росла. В голове тикали часики, отсчитывая допустимый срок, за который нужно отсюда выбраться. По виску ползла холодная капля пота.

Я лгала. Я ничего не принимала смиренно, четко отслеживая каждый собственный поступок. Считая баронессу любовницей Теофаса, наказывала ее холодом и пренебрежением своего двора. Сочтя виновным самого Теофаса, бескомпромиссно вычеркнула его из свой жизни. Даже сейчас, зная, что он желает меня защитить, что, возможно, хотел защитить уже тогда, пять лет назад, от собственного темного источника, я все еще отвергала его.

С легкостью отвергла чувства Анхарда и Атоля, посчитав их недостойными моей драконицы. С такой же безжалостной легкостью выставила из своей жизни отца, сестру, императрицу. Заслужено и… высокомерно.

Я остановилась перед центральной статуей, изображающей отца-дракона, бережно держащего на руках мать-драконицу и дитя. Мне было плевать, что я теряю время.

— Прости, — положила руку на подножие, взглянув вверх, на монолитные золотые лица. — Мне было семнадцать, и мне было очень больно. Нельзя вернуться в прошлое и исправить ошибки, но я все еще могу спросить своего Истинного о случившемся пять лет назад. Я, дочь Таш и Аго, обещаю, что сделаю это.

В голове зазвучал тихий бархатный смех, источник которого было невозможно определить.

— Я дам тебе великий дар, дитя. Неуязвимость. Протяни руку.

Перед носом завис плотный белый, как снег, мраморный, как луна, шар. Рука у меня автоматически дернулась взять, но в последний момент я остановилась.

— За дар берут плату. «Какова будет моя?» —спросила осторожно, жадно обхватив взглядом драгоценный шарик.

Ах. Он стал бы жемчужиной в моей сокровищнице. Мы с улиточкой хотели получить его. Тогда мне будет не нужен браслет Тео, весь Тео целиком станет нам не нужен… Взгляд заволокло алым, пальцы выпустили когти, стремясь отобрать, ухватить! Мелко дыша, еле двигая рукой, я поднесла ладонь ко рту и цапнула себя со всей силы, отрезвляя болью.

Да, вот так. Бесплатный сыр в мышеловке, когда-то говорила мама.

Бог-дракон засмеялся снова.

— Сущая мелочь, дитя. Ты возьмешь дар и откажешься от своего Истинного.

От его слов я протрезвела быстрее, чем от боли.

— Ты ведь хотела этого, — искушающие шепнул голос. — Тихое солнечное место, семья, которая не предаст, дети, двое маленьких драконят с силой матери и глазами отца. Ни подковерных игр, ни извечного страха предательства, Вальтарта станет лишь точкой на карте, а Истинный сотрется из памяти с течением дней…

Да, хотела, но меньше минуты назад я этому же богу пообещала выслушать своего Истинного. Слово дала.

— Нет, — скрепя сердце отвернулась от дара.

— Она хочет другой дар, — шепнул женский голос — медовый, обволакивающий, лишающий сопротивления. — Я дам тебе Доверие. Лишь взглянув на человека, ты будешь знать, достоин ли он твоего доверия.

В груди гулко зачастило сердце. Этот голос знал, что обещать. Доверие. Такая малость, но, к сожалению, невидимая. Вот бы получить его. Взять и подойти с этим даром в груди к Теофасу, что наконец узнать, какие чувства скрыты за сверкающим стеклом его глаз.

— А плата? — голос стал совсем хриплым. Этот дар был желаннее Неуязвимости — его я по-настоящему хотела.

Больше. Я была готова жертвовать ради обладания им.

— Твой Истинный женится на другой.

Боль была такой резкой, что меня шатнуло. Мысль, что Тео женится на своей отвратительной баронессе, жгла грудь каленым железом.

— Нет!

— Собственница, — ласково обвинил женский голосок и рассыпался хрустальным смехом. — Тогда… Есть дар Сильной дочери. Ты родишь дитя, которое изменит весь мир, но взамен…

Взамен я должна была убить своего Истинного. Ведь это был один из самых сильных даров, и плата была соответствующей.

А еще был дар, ради которого я должна была регулярно изменять Истинному. Мне даже четкие инструкции дали, когда и сколько раз. Был дар, дающий счастливый брак с Истинным, но забирающий в оплату рожденных детей — три маленькие смерти, оплачивающие наше счастье.

Спустя несколько минут у меня уже голова кружилась от обилия божественных подарков, плата за которые так или иначе касалась Истинного.

Я устала говорить «нет».

— Ладно, — хмуро буркнул голос. — Есть еще дар. Так, не дар даже, а маленький подарочек, но не могу же я ничего не дать будущей императрице! Что обо мне скажут!

— Нет, — успела я вклиниться между словами.

— Это совсем небольшой дар, — журчал искушающий голос. — Сущая мелочь, и плата за него невысока. Я дам тебе Желание. Ты сможешь выполнять одно маленькое желание каждый месяц всю свою жизнь.

Особенных желаний у меня не было, но иметь божественный дар само было привилегией.

— Насколько маленькое?

— Совсем-совсем маленькое. Поменять погоду за окном, изменить содержимое чашки, открыть замок, пожелать узнать правду… Один раз в тридцать дней. Стоит нарушить правило, и дар уйдет, — голос замялся, но я прекрасно его поняла.

Дай уйдет, а плата останется. А плата… Плата не бывает маленькой.

— А взамен как бы ни сложилась твоя жизнь, ты будешь обречена на Истинного. Ты не сможешь создать семью с другим мужчиной, родить ему детей, полюбить его. Останешься ты с Истинным или нет, он один будет в твоем сердце

Перед глазами качнулся маленький, сахарно-белый шарик. Подарок богов. Сделка не казалась мне особо выгодной, но в глубине души я понимала, что без дара меня не отпустят. Я дотронулась до шара, но абсолютно его не почувствовала, как если бы взяла в руки туман или табачный дым.

— Беру и благодарю, — сказала обреченно.

Почему бы и не взять. Я и так плачу каждый день: тоской, аскезой, полным вето на любовь к другому мужчине. Улиточка не права — это не высокомерие. Это карма. Я родилась для Теофаса, и настало время это принять.

Шарик растаял