никто, «за» проголосовали лишь Куйбышев и Кржижановский, да и то лишь потому, что стране в голодный год просто лишних денег не было. Но в записке Вера отдельно сообщила, что «вред нынешней программы танкостроения» она наглядно продемонстрирует весной тридцать третьего, а когда все сами в этом убедятся, то она изложит и свои мысли о том, чем же в этом направлении следует заняться, чтобы была «Красная армия всех сильней» в самом ближайшем будущем. Вот, похоже, время для «изложения мыслей» и настало: уж больно внимательно «высшее руководство страны» рассматривало сквозные дырки в корабельной броне: вон, даже пальчиком в них поковыряться не побрезговало. Последнюю мысль Вера полностью отнесла лишь к Тухачевскому, уж больно презрительная у него рожа была, когда он к пробитой бронеплите подходил…

В поезде, мчавшемся к Москве, народ тоже занимался обдумыванием всякого разного, но так как народу там было довольно много, то мыслями об увиденном люди там активно друг с другом обменивались. Правда, мнения эти были, мягко говоря, странными: Ворошилов, например, обсуждал с товарищами вопрос о том, а нужна ли теперь будет ствольная артиллерия вообще и собравшиеся вокруг него военные граждане почему-то приходили к совершенно неверным выводам. В окружении Тухачевского бурно (в основном с использованием абсолютно табуированной лексики) делились мыслями о будущем танковых войск и перспективах уже зарубленных (Куйбышевым, тут Иосиф Виссарионович сделал все, чтобы самому не подставиться) динамореактивных пушек. А некоторые товарищи, причем гораздо спокойнее, пытались понять, каким образом довольно небольшая ракета так метко с трех километров смогла попасть в «танк» и получится ли ее использовать в случае, если танк будет не стоять на месте, а ехать…

Но большей частью это все же были именно «пустые разговоры ни о чем», а обсуждения более серьезные шли во втором вагоне, который занимал товарищ Сталин. Он вызывал посетителей полигона по одному и задавал вполне конкретные вопросы — и сильно раздражался из-за того, что внятных ответов на эти вопросы он почти ни от кого получить не мог. Почти ни от кого…

Лаврентия Павловича он пригласил уже когда темнеть за окнами вагона начало:

— Как я понял, ты и сам не представлял, что Старуха показывать нам будет, так?

— Она говорила, что ракеты… только я думал, то демонстрация будет тех ракет, которые на полста километров летают. А про бомбу — нет, я даже не слышал о том, что она еще и бомбы делает. Хотя мог бы и догадаться, ведь в Лесогорске она как раз разными взрывчатками занимается. Тут ведь вот какая проблема: у нее, так уж вышло, свои каналы финансирования разных программ имеется, ведь не я ей деньги выделяю, а, получается, она их мне выдает. Много выдает, но…

— Что «но»?

— Прозвучит, конечно, смешно, но я даже не знаю, сколько она денег от буржуев получает и как. То есть то, что по контрактам, которые в Стокгольме подписываются, я знаю суммы до копеек, но у нее и какие-то, скажем, неформальные договора есть. Я, например, до сих пор не знаю, этот самолет ее ей на самом деле Марта просто подарила или она его купила и Мартой прикрылась. У нее только патентов в других странах десятка два, если не больше, и она за лицензии какие-то деньги получает — а мы об этих деньгах узнаем только когда она их в СССР переводит и на рубли меняет. Или когда груз какой-то внезапно появляется в наших портах с оборудованием, за которое нам платить уже не надо.

— Это неправильно.

— Сам знаю… хотя в отдельных случаях это и хорошо. Я же говорил уже сколько раз: у нее по поводу секретности просто какое-то помешательство…

— И что?

— А то, что когда нам надо что-то незаметно за границей сделать, причем, так скажем, незаметно потратить какие-то довольно немаленькие суммы, то она просто говорит, куда наш человек за этими деньгами там зайти должен. Очень удобно: отсюда денег везти не надо, источник денег с Советским Союзом вообще не связан, а иногда этот источник вообще всеми там, за границей, рассматривается как антисоветский, и на нас там никто в принципе подумать не сможет, если что-то не так пойдет.

— Это как?

— Пример нужно? Хорошо, вот тебе пример: в Париже есть небольшая организация, состоящая практически полностью из эмигрировавших в революцию дворян и белых офицеров. Они даже журнальчик какой-то антисоветский издают — но если наш человек придет в гости к одному из ее членов и скажет волшебное слово, то ему, ни о чем не спрашивая, просто выдадут деньги. Вообще ни о чем не спрашивая, и суммы в пределах полусотни тысяч золотых франков! А Старуха говорила, что можно и больше, но это, мол, надо заранее согласовывать… В Германии и того проще: человек просто заходит на почту, отправляет телеграмму и на следующий день получает деньги, поступившие на его имя телеграфным переводом, причем откуда бы ты думал? Из Испании! Или из Италии, что, по мне, еще более странно, потому что из Италии они высылаются от каких-то фашистских организаций.

— На почту?

— На почте проще: если деньги через банк переводить, то там требуется серьезное подтверждение личности получателя. А на почте… у немцев достаточно водительской лицензии.

— Надо с ней отдельно поговорить об этих деньгах… и о фашистских организациях… Я про ракеты эти, которые броню корабельную пробивают, спросить хотел.

— Я их сам сегодня впервые увидел. Да, Старуха просила тебе передать, что у немцев что-то похожее очень скоро появится.

— А кто там эти занимается, она знает?

— Она сказала, что такой снаряд какой-то русский инженер придумал больше шестидесяти лет назад и о нем много кому известно в мире. Но мне вот известно не было… а кому это станет известно уже через несколько дней…

— На кого-то персонально думаешь?

— Мое дело — сохранять государственные секреты. Пока ни на кого конкретно не думаю, но вот кто разболтать может… да ты и сам знаешь, кто у нас языком как помелом…

— Сможешь болтовню пресечь? Скажем, на неделю, дней на десять? Старуха нам дала очень серьезный довод… я думаю, если натравить Дыбенко…

— Одного Ворошилова не хватит?

— Есть мнение, что товарищ Ворошилов тут вообще не должен участвовать. Его роль будет заключаться в том, что он — потом — просто горестно разведет руками…

— Я понял, значит, на десять дней пресечь болтовню… Сделаю.