Время: 1924 год

В Кембридже, одном из главных университетских и научных центров мира, мне уже приходилось бывать. Примерно двумя веками ранее здесь преподавал гениальный Исаак Ньютон. За прошедшее время архитектура городка, конечно, изменилась: в нем появились асфальтированные дороги, по которым ездили автомобили; в несколько раз выросло число студентов, которые теперь были не только англичанами, но и выходцами из других стран разветвленной империи. Впрочем, центр Кембриджа – одна длинная, средневекового вида улица, вдоль которой располагались старинные дома с резными фасадами и несколько грандиозных зданий разных факультетов университета, – за прошедшие столетия почти не изменился. Центр Кембриджа столь необычно спланирован, что самые красивые виды его архитектуры открываются не со стороны пешеходных улиц, а от узкой, тихой реки Кам, давшей название городу. При этом пройтись вдоль речки пешком невозможно: ее берега, как в Венеции, упираются прямо в стены зданий. Поэтому самую приятную экскурсию по Кембриджу можно совершить, только арендовав на пару часов лодку.

Великие научные традиции в области физики, заложенные здесь Ньютоном, продолжались. В 1920-х в Кембридже работали многие выдающиеся ученые-физики той эпохи: Резерфорд, первый в истории открывший структуру атома, ныне известную каждому школьнику, и целая плеяда других.

Но человек, с которым я собирался встретиться, не был физиком. Несмотря на свой солидный возраст (около пятидесяти), он, как ни удивительно, находился, по сути, еще в начале своей карьеры. Всемирно признанной величиной в математике, философии и логике, а также видным общественным деятелем и лауреатом Нобелевской премии по литературе этот безупречный британский джентльмен по имени Бертран Рассел стал значительно позже. Его самые популярные работы были написаны им в возрасте от шестидесяти до девяноста семи лет. А в начале 1920-х годов его имя в научном мире имело известность лишь в узких кругах.

Я был деканом факультета социологии и политологии Кембриджского университета. Глава университета был обеспокоен ситуацией вокруг графа Рассела, уже однажды со скандалом уволенного из Тринити-колледжа (самого элитного подразделения Кембриджа) около десяти лет назад. Дело было в начале Первой мировой войны. Рассел, преподававший в Тринити математику, развернул бурную общественную деятельность, направленную против участия Британии в войне. Общество тогда было охвачено единым порывом патриотизма, и ученого за пропаганду пацифизма не только уволили и лишили ученых степеней, но и приговорили к трем годам тюрьмы (в итоге Рассел отсидел несколько месяцев). Ближе к концу войны, однако, ее популярность в обществе резко снизилась, и ученого реабилитировали. Его работы опять стали печатать, ему разрешили снова читать лекции в Кембридже – правда, не как штатному сотруднику, а на почасовой основе. Теперь Рассел преподавал математику, а также философию и социологию. Его лекции пользовались необыкновенной популярностью. Рассел был не только сильным академическим ученым, но отчасти и человеком искусства. Он превращал свои выступления перед публикой в небольшие интеллектуальные представления. В начале лекции он высказывал ряд глубоких тезисов на разные, порой неожиданные темы (научные, о международной политике; об основах христианской религии; было даже занятие о том, как надо строить интимные отношения супругов). Оставшееся время лекции проходило в ярких эмоциональных диспутах студентов с преподавателем и между собой. В конце лекции Рассел оценивал, насколько происшедшая дискуссия была логична, аргументирована фактами и свободна от эмоциональных поверхностных суждений.

Многие студенты были в восторге от таких занятий, но далеко не все. На ученого часто поступали доносы. Например, некоторые жаловались, что Рассел недопустимо пропагандировал свободу отношений в браке (как сексуальную, так и необходимость развода при остывании любви). Во все еще чопорной и консервативной Британии 1920-х такие речи многим казались недопустимыми. Слушатели, настроенные пылко и патриотично, осуждали критику Расселом британского имперского управления: тот часто говорил о том, что любая империя нацелена на порабощение подчиненных народов и ограбление местных ресурсов. Глубоко верующие христиане, несмотря на то что Британия находилась в лоне относительно либеральной протестантской церкви, были оскорблены тем, что Рассел, называя себя агностиком (то есть человеком, который точно не знает, есть Бог или его нет, и не волнуется по данному поводу), на самом деле в вопросах теологии представал скорее воинствующим атеистом. По сути, он не только отрицал все религии, но и откровенно и остро иронизировал над ними. Быть агностиком в одном из главных научных центров мира в начале просвещенного XX века, разумеется, ученым и преподавателям не запрещалось. Но настойчивая, резкая пропаганда атеизма администрацией университета явно не приветствовалась.

Одним словом, никто не удивился, когда в ходе вчерашнего научного совета университета было решено: мягко, тихо, без скандалов, провести с ученым разъяснительную беседу о том, что темы религии, государственной политики и семейных отношений отныне не должны затрагиваться в ходе его занятий. В ином случае договор университета с ним должен был быть немедленно расторгнут. Провести этот непростой разговор поручили мне: часть лекций Рассел читал на моем факультете, и мы с ним были знакомы. Кроме того, мне как самому молодому из деканов и тоже имевшему репутацию вольнодумца (хотя, разумеется, не в таких масштабах), как всем казалось, было проще донести послание администрации ученому в мягком, дружеском ключе. По правде говоря, все, зная редкое упрямство Рассела, понимали, что поставленное условие он отвергнет и после этого неприятная «заноза» в его лице навсегда покинет великий университет.

Привычным видом отдыха студентов и преподавателей Кембриджа (помимо велосипедных прогулок и рыбной ловли) был лодочный круиз по узенькой реке Кам, которая, как уже отмечалось, протекала между главными достопримечательностями центра. Водный путь украшали живописные арки небольших старинных резных мостов, каждый – со своей давней историей.

Стоял жаркий июль, послеобеденное время, и моему приглашению прокатиться вдвоем на весельной лодочке Рассел не удивился. Я же ощущал некоторое волнение. Вести дискуссию тет-а-тет с одним из самых признанных интеллектуалов XX века могло быть делом не из простых. Меня успокаивало то, что в данном разговоре я занимал позицию власти. Кроме того, Рассел никогда не кичился своей ученостью: наоборот, старался говорить с окружающими как можно проще и понятнее. Я не мог не отметить про себя широту талантов этого человека. Большинство людей тяготеют либо к точным математическим, либо к описательным гуманитарным наукам. Крайне немного тех, кто имеет яркие способности и к тому и к другому одновременно. Рассел – один из столпов современной математики и будущий обладатель Нобелевской премии по литературе – даже по историческим меркам выглядит в этом смысле как уникальная личность.

Мы пожали руки, взяли с собой по порции фруктового мороженого и прохладительные напитки. Солнце палило довольно сильно, но вдалеке виднелось несколько туч. Зная капризы местной погоды, даже в разгар лета нельзя было поручиться, что нас в ходе лодочной прогулки не накроет сильный дождь. Но зонты мы не