этой точки зрения понятно, почему раньше [было] сказано, что мораль есть форма эстетики. Эстетика — чувство красоты, есть ощущение отношения частей к целому, потребность известного гармонического отношения. И то же самое есть мораль. Не моральны действия, мысли и чувства, которые не согласованы, не гармоничны с высшим пониманием и высшим ощущением, доступным человеку. Введение морали в нашу жизнь сделало бы её менее парадоксальной, менее противоречивой, более логической и, главное, более цивилизованной. Потому что теперь нашу знаменитую цивилизацию очень сильно компрометируют «дредноуты», т. е. войны, всё с ними связанное, и многое из «мирной» жизни — вроде смертной казни, тюрем и т. п.

Мораль или моральная эстетика в таком смысле, как здесь указано, нам необходима. Без неё мы чересчур легко забываем, что слово всё-таки имеет некоторое отношение к делу. Мы очень многим интересуемся, во многое входим, но почему-то совершенно не замечаем несоответствия между нашей духовной жизнью и нашей жизнью на земле. У нас образуются две жизни. В одной мы необыкновенно строги к себе, анализируем тщательно всякую идею, прежде чем высказаться о ней; в другой мы, наоборот, чрезвычайно легко допускаем всякие компромиссы, чрезвычайно легко не замечаем того, чего не хотим заметить. И мы примиряемся с этим разделением. Мы как будто даже не находим нужным проводить реально в жизни наши высшие идеи, почти возводим в принцип несмешение «реального» с «духовным». В результате этого получаются все безобразия современной жизни — вся бесконечная фальсификация нашей жизни — фальсификация печати, искусства, театра, науки, политики; фальсификация, в которой мы задыхаемся, как в вонючем болоте, но которую мы сами же создаём, потому что мы же и никто другой являемся слугами и данниками этой фальсификации. У нас нет сознания необходимости проводить наши идеи в жизнь, проводить их в нашей ежедневной деятельности, и мы допускаем возможность, чтобы эта деятельность шла в разрез с нашими духовными исканиями по одному из выработавшихся шаблонов, вред которых мы сознаём, но за которые каждый из нас в отдельности не считает себя ответственным, потому что не он сам их создал. У нас нет чувства личной ответственности, нет смелости, и нет даже сознания их необходимости. Это всё было бы очень печально и безысходно печально, если бы понятие «мы» было действительно так несомненно. В действительности правильность самого термина «мы» подлежит большому сомнению. Огромное большинство населения земного шара занято в сущности тем, что разрушает, искажает и фальсифицирует идеи меньшинства. Своих идей у большинства нет. Понять идеи меньшинства оно не в состоянии и, предоставленное само себе, оно неизбежно должно искажать и разрушать. Представьте себе зверинец, полный обезьян. Среди зверинца работает человек. Обезьяны наблюдают его движения и стараются подражать ему. Но они могут подражать только внешним движениям; смысл и цель этих движений скрыты от них. Поэтому их действия будут иметь совсем другой результат. И если обезьяны выйдут из клетки и доберутся до настоящих инструментов, то они разрушат, может быть, всю работу человека и причинят очень много вреда самим себе. Но они никогда и ничего не будут в состоянии создать. Поэтому человек сделает большую ошибку, если будет говорить об их «работе» и о них — «мы». Созидание и разрушение — правильнее, способность к созиданию или способность только к разрушению — вот два главных признака двух типов или двух рас людей.

Мораль нам необходима. Только смотря с точки зрения морали можно безошибочно отделить работу человека от работы обезьян. Но в то же время нигде так легко не создаются заблуждения, как в области морали. Увлекаясь своей нравственностью и нравственной проповедью, человек забывает цель нравственного совершенствования, забывает, что цель в познании. Он начинает видеть цель в самой нравственности. Тогда происходит априорное разделение эмоций на хорошие и нехорошие, «нравственные» и «безнравственные». Вместе с тем окончательно теряется правильное понимание цели и значения эмоций. Человек увлекается своей «хорошестью». Ему хочется, чтобы все другие были такими же «хорошими», как он, или как далёкий, поставленный им самому себе идеал. Является наслаждение моралью ради морали или моральный спорт — упражнение в морали ради морали. Это останавливает всякую мысль. Человек начинает всего бояться. Во всём, во всех проявлениях жизни, ему начинает чудиться что-то «безнравственное», могущее низвести его или других с той высоты, на которую они поднялись или могут подняться. У него развивается необыкновенно подозрительное отношение к чужой нравственности. В пылу прозелитизма, желая распространять свои нравственные взгляды, он начинает уже определённо враждебно относиться ко всему, несогласному с его нравственностью. Это уже всё «чёрное» в его глазах. Начав с полной свободы, он очень легко, несколькими компромиссами, убеждает себя в необходимости бороться со свободой. Он уже начинает допускать известную цензуру мысли. Свободное выражение мнений, противоположных его собственным, кажется ему уже недопустимым. Всё это может делаться с самыми лучшими намерениями. Но конец этого нам хорошо известен. Примером может служить современное «теософическое» движение, в котором морализм приводит к явным извращениям мысли (см. выше).

Нет тирании ожесточённее тирании морали. Всё приносится ей в жертву. И, конечно, нет ничего более ослепляющего, чем такая тирания, чем такая «мораль».

И тем не менее человечеству нужна мораль, только совсем другая, такая, которая основывалась бы на реальных данных высшего познания. Человечество её страстно ищет и, может быть, найдёт. Тогда на почве этой новой морали произойдёт великое разделение и те немногие, которые будут в состоянии ей следовать, начнут управлять другими или уйдут совсем. Во всяком случае благодаря новой морали и тем силам, какие она принесёт, исчезнет противоречивость жизни и двуногие животные, составляющие большинство человечества, не будут иметь возможности позировать дальше в качестве людей.

* * *

Организованными формами интеллектуального познания являются: наука, основанная на наблюдении, исчислении и опыте, и философия, основанная на умозрительном методе рассуждений и умозаключений.

Организованными формами эмоционального познания являются: религия и искусство. Религиозные вероучения, принимая характер «культов», целиком основываются на эмоциональной природе человека. Величественные храмы, пышные одежды жрецов и священников, торжественные богослужения, процессии, жертвоприношения, пение, музыка — всё это имеет целью известным образом эмоционально настроить человека, вызвать в нём известные определённые чувства. Ту же самую цель преследуют религиозные мифы, легенды, жизнеописания, пророчества, апокалипсисы — они все действуют на воображение, на чувство.

Цель этого — дать человеку Бога, дать ему мораль, то есть дать известное познание тайной стороны мира. Религия может уклоняться от своей цели, может служить земным интересам и целям. Но начало её лежит в искании правды и Бога.

Искусство служит красоте, то есть