это совершенно такая же вещь, как нечистое стекло, нечистая вода или нечистый звук, то есть эмоция не чистая, а с примесями или с налётом, или с отзвуком других эмоций; нечистая — смешанная. Нечистая эмоция даёт неясное, не чистое познание, как нечистое стекло даёт смутную картину. Чистая эмоция даёт ясное, чистое изображение того, для познания чего она предназначается.

Это единственное разрешение вопроса. Прийти к этому разрешению нам особенно мешают обычные моральные тенденции, заранее разделившие эмоции на «нравственные» и «безнравственные». Но если мы попробуем на минуту отрешиться от обычных моральных рамок, то мы увидим, что дело значительно проще, что нет по природе чистых и по природе нечистых эмоций, и что каждая эмоция может быть чистой или нечистой, смотря по тому, есть в ней примеси других эмоций или нет.

Может быть чистая чувственность, чувственность «Песни Песней», переходящая в ощущение космической жизни и дающая возможность слышать биение пульса Природы. И может быть нечистая чувственность — нечто бесполезное и бесцельное, смешанное с чувством греха и стыда, т. е. с сознанием своей ненужности.

Может быть чистая симпатия — и может быть симпатия с расчётом получить что-нибудь за свою симпатию. Может быть чистая любознательность, жажда знания ради знания, и может быть такое стремление к знанию, где впереди идут соображения пользы или выгоды от этого знания.

Во внешних проявлениях чистые и нечистые эмоции могут очень мало различаться. Два человека могут играть в шахматы, по внешности действуя совершенно одинаково, но в одном будет говорить самолюбие, желание победы, и он будет полон разных неприятных чувств по отношению к своему противнику — боязни, зависти за удачный ход, досады, ревности, враждебности или расчёта на выигрыш; а другой будет просто разрешать лежащую перед ним сложную математическую задачу, совсем не думая о своём противнике.

Эмоция первого будет нечистой, уже по одному тому, что в ней очень много смешанного. Эмоция второго будет чистой. Смысл этого, конечно, совершенно ясен. В первом случае эмоция идёт на низшем плане психики; во втором случае на интеллектуальном, т. е. на высшем психическом плане, откуда уже [близок] переход к душевным переживаниям в истинном смысле этого слова.

Примеры подобного разделения по внешности одинаковых эмоций мы можем видеть постоянно в художественной, литературной, научной, общественной, даже в духовной и религиозной деятельности людей. Во всех областях только полная победа над псевдоличным элементом ведёт человека к правильному познанию мира и себя. Все эмоции, окрашенные ложным элементом себя, являются выпуклыми, вогнутыми или искривлёнными стеклами, неправильно преломляющими лучи и искажающими вид мира.

Таким образом, задача эмоционального познания заключается в соответствующей подготовке эмоций, служащих орудиями познания.

«Будьте как дети…»

и — «Блаженны чистые сердцем…»

В этих евангельских словах говорится именно об очищении эмоций. Нечистыми эмоциями правильно познавать нельзя. Поэтому в интересах правильного познания мира и себя в человеке должна идти работа очищения и возвышения эмоций.

Последнее приводит нас к совершенно новому взгляду на мораль. Мораль, цель которой заключается именно в том, чтобы установить систему правильного отношения к эмоциям и содействовать их очищению и возвышению, перестаёт быть в наших глазах каким-то скучным и замкнутым в себе упражнением в добродетели. Мораль, это есть форма эстетики.

То, что не морально, прежде всего не эстетично, потому что не согласовано, не гармонично.

Мы видим всё огромное значение, какое мораль может иметь в нашей жизни; мы видим значение, какое мораль имеет для познания, потому что есть эмоции, которыми мы познаём, и есть эмоции, которыми мы заблуждаемся. Если мораль действительно может помогать нам разбираться в них, то ценность её неоспорима именно с точки [зрения] познания.

Психология обыкновенного разговорного языка хорошо знает, что злоба, ненависть, гнев, ревность — ослепляют человека, затемняют его рассудок; она знает, что страх сводит с ума и пр., и пр.

Но кроме этого, мы знаем, что каждая эмоция может служить и знанию, и незнанию.

Возьмём такую ценную и способную на очень высокую эволюцию эмоцию, как наслаждение деятельностью. Эта эмоция является могучим двигателем культуры, служит совершенствованию жизни и выработке всех высших способностей человека. Но она же является причиной бесконечного количества заблуждений и faux pas [(фр., ошибок)] человечества, за которые ему приходится после очень горько расплачиваться. В увлечении деятельностью человек склонен очень легко забывать цель, ради которой он начал действовать; принимать за цель саму деятельность; и ради сохранения деятельности жертвовать целью. Это особенно ярко видно в действенности различных духовных течений. Отправившись в одном направлении, человек, сам не замечая того, поворачивает в обратное и очень часто идёт в бездну, думая, что он поднимается на высоты.

Нет ничего противоречивее, парадоксальнее человека, увлекшегося деятельностью. Мы просто привыкли к «человеку», и нас не поражают, как курьёзы, удивительные извращения, к каким он приходит.

Насилия во имя свободы. Насилия во имя любви. Проповедь христианства с мечом в руке. Костры инквизиции во славу Бога милосердия. Насилия над свободой мысли и слова со стороны служителей религии. Всё это такие воплощённые абсурды, на какие способно только человечество, благодаря своей странной двойственности[21].

Правильное понимание морали в значительной степени может предохранить нас от подобных извращений мысли. В нашей жизни вообще очень мало морали. Европейская культура пошла путём интеллектуального развития. Интеллект изобретал и устраивал, не думая о моральном значении своей деятельности. Поэтому и получилось такое положение, что венцом европейской культуры явились «дредноуты».

Многие думают так, и многие в силу этого отрицательно относятся ко всей культуре. Но это тоже несправедливо. Кроме дредноутов европейская мысль создала очень много нужного и ценного, облегчающего жизнь. Выработка принципов свободы и права; хотя номинальное — уничтожение рабства; во многих областях победа над враждебной человеку природой; средства распространения мысли, печать; чудеса современной медицины и хирургии — всё это, несомненно, реальные завоевания. И с ними нельзя не считаться. Но в них нет морали. Европейский культурный человек одинаково легко изобретает пулемёт и новый хирургический аппарат. Европейская культура начиналась от жизни дикаря, как будто взяв эту жизнь за образец и начав развивать все её стороны, совершенно не думая об их моральном значении. Дикарь разбивал своему врагу голову простой дубиной. У нас для этого изобретены очень сложные приспособления, дающие возможность сразу разбивать целые сотни и тысячи голов. Поэтому и получается такая вещь, что летание по воздуху, о котором люди мечтали целые тысячелетия, наконец достигнутое, применяется прежде всего для целей войны.

Мораль, это есть согласование или необходимость согласования всех сторон жизни с высшими эмоциями и высшими постижениями интеллекта. С