внимание собравшейся компании.

– Юстус сейчас споет «Марсельезу»! – зловеще провозгласил он, словно королевский паж, объявляющий о скором прибытии королевы.

Волна возбуждения прокатилась по толпе, и все направились в заднюю комнату.

– Идите сюда! – подозвал Григорий Элизабет. – Вы не должны пропустить это!

Они вчетвером прошли в крошечную заднюю комнату вместе с остальной толпой.

Объект всеобщего внимания стоял рядом с потрепанным пианино в углу, рядом с небольшим баром с ассортиментом бутылок ликера на встроенных полках позади него. Высокий и широкоплечий, с топорщащимися усами и гривой густых рыжих волос, это был знаменитый Юстус Шваб во плоти. Он не разочаровал, оправдав все, что она слышала о нем. Будучи крепко сложенным и высоким, он действительно походил на викинга, о чем писали все газеты после его героизма во время беспорядков на Томпкинс-сквер.

– Входите, товарищи! – сказал он раскатистым баритоном, выдававшим его германское происхождение. – Es ist Platz für alle – тут найдется место для каждого!

Толпа нетерпеливо хлынула вперед, еще теснее втиснувшись в битком набитый зал. Вытащив ногу из-под ботинка бородатого мужчины, стоявшего перед ней, Элизабет попыталась пошевелить руками, которые были прижаты к бокам. Пиво ударило ей в голову – она почувствовала головокружение и легкость, как будто пузырьки хмельного напитка расширялись в ее мозгу. Она чувствовала запах духов женщины, стоявшей позади нее, тяжелый цветочный аромат, который мог бы показаться приятным в менее тесном помещении. Зажатая между русским революционером-социалистом и доморощенной анархисткой, Элизабет испытала неожиданное чувство сопричастности. Она никогда не чувствовала этого ни в элегантном городском доме своих родителей на Пятой авеню, ни даже среди своих друзей в Вассаре. Эти люди обладали жизнерадостностью в сочетании с серьезностью намерений, что было совершенно ново для нее.

Когда толпа успокоилась, Юстус Шваб занял свое место за пианино. Восторженно барабаня по клавишам, он сильным, сладким баритоном пропел слова французского национального гимна.

Allons enfants de la Patrie,

Le jour de gloire est arrivé![50]

Сначала толпа благоговейно слушала, но вскоре они присоединились к песне, их голоса эхом отражались от узких стен маленькой комнаты.

Contre nous de la tyrannie

L’étendard sanglant est levé!

L’étendard sanglant est levé![51]

Захваченная духом момента, Элизабет присоединилась к ним, громко выкрикивая слова песни, немного удивленная тем, что вспомнила их из урока французского.

Entendez-vous dans les campagnes

Mugir ces féroces soldats?[52]

Слезы брызнули у нее из глаз, когда она стояла среди этой толпы людей, поющих национальный гимн Франции во главе с немецким иммигрантом. Она испытывала патриотическую гордость не столько за Америку, сколько за великий и осажденный город, который она называла домом. Каким-то образом в этой промозглой, плотно набитой задней комнате Элизабет подумала, что, возможно, она нашла своих людей.

А затем, без предупреждения, гостиная взорвалась.

Глава 50

В передней комнате раздался громкий стук, за которым последовали крики и топот сапог на толстой подошве.

– Полиция! Облава!

Все на мгновение замерли. То, что последовало за этим, было полнейшим хаосом. Наблюдался массовый отток к заднему выходу, поскольку десятки людей пытались протиснуться через маленькую дверь, выходящую в переулок, ведущий на Хьюстон-стрит. Люди запаниковали, толкаясь и пихаясь, спасаясь от шквала полицейских, вторгшихся в салун.

Элизабет отшатнулась назад, когда полиция ворвалась в комнату с дубинками наготове. Никто не оказал никакого сопротивления, когда они хватали людей одного за другим, надевали на них наручники и тащили в переднюю комнату. Элизабет представляла себе позор, который постигнет ее отца, когда он вытащит ее на поруки из тюрьмы, когда чья-то рука крепко схватила ее за запястье. Обернувшись, она увидела раскрасневшуюся Карлотту.

– Пойдем – сюда! – крикнула она, увлекая Элизабет за стойку как раз в тот момент, когда Джона и Григорий открыли люк в полу. Элизабет взглянула на мародерствующих полицейских, но они были слишком заняты арестами людей, чтобы обращать внимание на четырех человек за стойкой. – Быстрее – скорее! – сказала Карлотта, практически толкая Элизабет вниз по узким ступенькам, ведущим в подземную комнату.

Сбежав вниз по лестнице, Элизабет очутилась в подвале здания. Судя по всему, он использовался главным образом для хранения вещей. Ящики из-под пива были сложены рядом с ящиками из-под вина на каменном полу, где также среди прочего хлама валялись обломки досок и сломанный стул. Единственным источником света было маленькое, покрытое коркой грязи окошко под потолком; паутина танцевала на легком ветерке, просачивающемся сквозь его раму.

Едва она добралась до подножия, как Карлотта и двое мужчин последовали за ней. Григорий замыкал шествие, закрыв за собой люк.

– А как насчет остальных? – спросила Элизабет, пока он вытирал грязь с рук.

– Они все очень спешили сбежать через заднюю дверь.

– Как ты узнал об этом месте? – спросила Карлотта.

– Я когда-то работал у Юстуса барменом, – сказал он, зажигая газовое настенное бра. Пламя внезапно вспыхнуло и замерцало, когда он приглушал его. – Мы спускались сюда за припасами.

– Что нам теперь делать? – спросила Карлотта, прислушиваясь к тяжелым шагам на этаже над ними.

Григорий снял кепку и стряхнул с нее пыль.

– Будем ждать.

– Что, если они найдут нас здесь?

Он пожал плечами.

– Тогда нас арестуют.

– Не думаю, что это займет много времени, – сказал Джона. – Как только они затолкают всех в автозак, то уедут.

– Давайте устроимся поудобнее, – сказал Григорий, усаживаясь на один из ящиков со спиртным.

Элизабет отряхнула пыль с крышки пивной бочки и прислонилась к ней.

– Вам не кажется ироничным, что термин «автозак» изначально был оскорблением ирландцев, которых в нем перевозили, но теперь…

– Это они собирают людей в них, – закончила за нее Карлотта.

– Да, – сказала она, немного раздраженная тем, что ее прервали.

– Так вращается история, – заметил Джона. – Угнетенные становятся угнетателями.

– Это правда, – сказал Григорий, – но, как сказал великий Тургенев: «Природа созидает – разрушая».

– Что это означает? – спросила Карлотта.

– Это значит, что мы можем с таким же успехом повеселиться, – сказал Григорий, доставая бутылку вина из одного из ящиков.

– Надеюсь, вы не собираетесь это украсть? – спросила Элизабет.

– Не волнуйтесь – я заплачу Юстусу, когда буду здесь в следующий раз.

– Я позабочусь о том, чтобы он сдержал свое обещание, – добавила Карлотта.

Элизабет поежилась – в подвале было сыро и холодно, так холодно, что пробирало до костей. Вдыхая спертый, затхлый воздух, она думала о долгой горячей ванне, которую примет, когда наконец вернется