– Тебе холодно? – спросила Карлотта.

– Вам дать мою куртку? – спросил Григорий.

– Со мной все в порядке, спасибо. – Элизабет чувствовала, что принятие его предложения означало бы более тесные отношения, чем она намеревалась развивать. Хотя она восхищалась его активностью, она была не совсем готова тесно общаться с так экстремально политически настроенным мужчиной.

Ее внимание привлек маленький письменный стол в дальнем углу. Он казался менее пыльным, чем другие предметы в комнате. Он был не особенно элегантен, но достаточно прочен и, казалось, недавно отполирован. Охваченная любопытством, она приблизилась, и листок бумаги слетел со стола на пол. Наклонившись, она подняла его. Похоже, это была страница из какой-то бухгалтерской книги. Вверху был жирно выгравирован заголовок: АТА. Ниже были колонки дат с одной стороны и что-то похожее на суммы платежей – с другой, аккуратно выведенные синими чернилами.

Январь – 90

Февраль – 90

Март, 9 – 100

Апрель, 11 – 100

Май 10 – 100

Июнь, 8 – 100

11 июня – 100

10 июля – 110

По-видимому, наблюдался рост в марте и снова в июле. Записи на август не было. Она оглянулась, чтобы посмотреть, заметили ли это остальные, но они были слишком заняты, передавая вино, которое открыл Григорий. Элизабет сунула листок в карман юбки и присоединилась к своим спутникам. Карлотта предложила ей бутылку, но она помотала головой.

– Спасибо, но мне нужно написать статью.

Джона ухмыльнулся.

– Нет покоя грешникам, да?

– Кстати, о грешниках, – сказала Карлотта. – Ты заметила там уродливую рожу Тома Бирнса?

Страх пробежал по животу Элизабет.

– Детектив Бирнс был здесь?

– Разве ты его не видела?

– Зачем самому Бирнсу участвовать в такой операции?

– Я не знаю, – сказал Джона. – Но мне бы не хотелось оказаться на его «третьей ступени».

– Третьей ступени?

– Он использует это для того, чтобы выбивать из подозреваемого все соки.

Элизабет подумала о Кеннете Фергюсоне, съежившемся в сырой, холодной камере в «Томбс». Оставалось только надеяться, что Бирнс был слишком занят налетом на салун, чтобы подвергать ее редактора таким мучениям. Но никто не мог сказать, какие еще катастрофы может таить в себе этот ужасный, кажущийся бесконечным день.

В конце концов Джона был прав – прошло совсем немного времени, прежде чем полиция ретировалась, громыхая сапогами и хлопая дверью. Четверо компаньонов просидели в подвале несколько минут после того, как последний стук лошадиных копыт и колес повозки растворился в ночи. Крадучись поднявшись по лестнице, двое мужчин отперли дверь подвала и медленно распахнули ее, подняв облако пыли.

– Путь свободен, – сказал Джона, протягивая руку вниз, чтобы помочь женщинам подняться по узкой лестнице.

Они вышли на сцену с перевернутыми столами, сломанными стульями – все выглядело как последствия драки. Примечательно, что ни одна бутылка из-под ликера не была разбита, хотя, по-видимому, пропало немало бутылок. Элизабет представила, как жадные офицеры поспешно распихивают их по карманам, выходя из комнаты.

– Что теперь? – спросила она. – Должны ли мы попытаться освободить остальных?

Григорий пожал плечами.

– Их освободят к утру. Полиция просто хочет напугать их.

Джона кивнул.

– Он прав. Я уже видел подобную тактику раньше.

– Будут ли им предъявлены какие-либо обвинения?

– Они могли бы предстать перед судом за пьянство и хулиганство, но это доставило бы больше проблем, чем того стоило, и сработало бы только в том случае, если бы им удалось заполучить коррумпированного судью.

– Тогда зачем полиции устраивать все это?

– Чтобы запугать, – ответил Григорий.

– Они хотят, чтобы мы знали, что они могут прийти за нами в любое время, когда пожелают, – добавил Джона.

Элизабет посмотрела на Карлотту, чьи глаза были такими жесткими, каких она еще не видела.

– Они правы. Но разве это не первый раз, когда они нацелились на Юстуса?

Джона посмотрел на Григория.

– Они не приходили за ним раньше?

Григорий помотал головой.

– Я знаю Юстуса с тех пор, как он впервые открылся. Я не слышал ни о каком налете до этого.

– Интересно, почему именно сейчас? – задумалась Карлотта.

Элизабет молчала. Возможно, клочок бумаги в ее кармане содержал ключ к разгадке, но она намеревалась показать его своему редактору. Учитывая запутанную череду событий, она не была до конца уверена, кому она может доверять.

Ее друзья настояли на том, чтобы посадить Элизабет в кеб – Джона и Карлотта предложили проводить ее до дому, но это был долгий день, и ей хотелось забраться в постель. Теперь, когда возбуждение прошло, усталость превратила ее тело в сливочное масло, и она едва могла держать голову высоко.

– Спокойной ночи, – сказала Карлотта, крепко обнимая ее. Ее волосы пахли ванилью и масляной краской. – Пожалуйста, прости меня.

– За что?

– За то, что подвергла тебя такой опасности.

– Ты не несешь за это ответственности. Я свободно сделала выбор присоединиться к вам.

– И все же я надеюсь, что ты на меня не сердишься.

– Конечно нет, – сказала Элизабет, закрывая дверцу повозки. – Спокойной ночи.

Остальные помахали, когда экипаж отъехал. Убаюканная покачиванием лошади, мчавшейся рысью в центр города, Элизабет прислонилась головой к кожаной обивке кабины и закрыла глаза. К тому времени, как они прибыли в Стайвесант, она уже задремала. Придя в себя, она вышла из повозки и заплатила за проезд.

На секунду после того, как кеб уехал, у нее возникло ощущение, что за ней наблюдают. Она оглядела почти пустую улицу. Единственным человеком был мужчина, выгуливавший свою собаку в квартале от нее. Начал накрапывать мелкий дождик. Влажные булыжники мостовой блестели в свете газового фонаря, когда мужчина с собакой приблизился. Россыпь капель расплескалась по плечам его темного пальто – белого, как снег, в желтом свете. Собака, черно-белый спаниель, натянула поводок, когда они приблизились, но мужчина одернул ее с извиняющейся улыбкой. Его глаза были затенены шляпой, которую он вежливо приподнял, проходя мимо. Она никогда раньше не видела его на своей улице, что казалось странным. Людям с собаками можно было выгуливать их в любое время суток. Наблюдая, как он исчезает в ночи, Элизабет убедилась, что у нее просто разыгралось воображение. Повернувшись, она вошла в свое здание и поднялась на два пролета к себе в квартиру.

Испытывая облегчение от того, что наконец-то оказалась дома, она дважды заперла дверь квартиры, задвинула засов и надела ночную рубашку. С ванной придется подождать до завтра. Она поставила будильник на рассвет, что дало ей достаточно времени, чтобы закончить статью. Когда она наконец положила голову на подушку, стук дождевых капель по окну был последним, что она услышала, прежде чем с благодарностью