хитроумны, а его яркие проекты с зеркальными фасадами, такие как «Пичтри-плаза» и гостиница «Бонавантюр» в даунтауне Лос-Анджелеса, стали декорациями особого рода гламурного видения будущего в семидесятых годах.

Однако Великобритания всё еще держалась на известном расстоянии от будущего, наполненного зеркальным стеклом, и современных методов управления. Разделяя тревогу, которую испытывала вся нация в это десятилетие, самое неспокойное среди всех прочих, в 1970-е годы, профессия архитектора вступила в очередную фазу смятения. В 1971 году критик Мартин Поули писал о кризисе архитекторов и их модернистских мечтаний: «…архитектор производит впечатление безликого правительственного лакея, который каким-то образом причастен к трагедии с башней Ронан-Пойнт [когда многоэтажный социальный дом, построенный из сборных конструкций, обрушился в результате взрыва бытового газа. – Т.Д.] и глубоко вовлечен во все планы разрушения Старой Англии»[181]. Малкольм Макьюэн, левый политик, после нефтяного кризиса 1973 года высказался в том роде, что архитекторы потеряли нравственные ориентиры, поскольку обслуживают или коррумпированных девелоперов, или «военно-промышленный комплекс»[182], и сами идеалы их далеки от тех, что вдохновляли социальную реформу раннего модернизма. Скандал вокруг Джона Полсона дал повод заклеймить всех архитекторов приспособленцами «выгоды ради». Это на самом деле был кризис – идеальный шторм. И это было еще только начало. Мало того, что британским архитекторам не доверяла общественность, что многие начинали насмехаться над их модернистскими утопиями, что иные считали их худыми предпринимателями, плохо подготовленными к стихии предпринимательства и предприимчивости на свободном рынке, который вот-вот должны были разнуздать в западном обществе – увы, они и сами охотно считали свою песенку спетой.

В 1968 году составленный лордом Эшером и лордом Ллевелин-Дэвисом документ пророчески предостерегал архитекторов в Великобритании: если те не осовременятся, чтобы начать движение – подобно Джону Портману, вероятно, – в русле всё более коммерческого процесса строительства, то «быстрее, чем рассчитывают, окажутся на периферии, а не среди тех, кто принимает решения, превратятся в стилистов по продуктам, созданным другими людьми»[183]. Архитекторы во всем мире уже утрачивали контроль над строительной площадкой по мере того, как инициативу перехватили наиболее успешные в коммерческом плане строительные концерны. В Великобритании, например, доля зданий, в полной мере находившихся под контролем архитекторов, сократилась с сорока процентов в 1964 году до двадцати шести в 1974. Вследствие обширных сокращений государственных расходов после нефтяного кризиса на всем Западе работы для архитекторов и в частном, и в общественном секторах стало существенно меньше. Спекулятивных проектов стало меньше, а те из архитекторов, кто трудился на государство, мало-помалу начинали понимать, что заказы на проектирование, скажем, комплексов социального жилья, больниц или школ остаются в прошлом.

Общество переживало сдвиг. Прежде правила устанавливало государство, теперь «освобождался» свободный рынок. В результате принципиально изменились спонсоры и заказчики, которые платили за то, чтобы им строили. Чтобы не сойти со сцены, архитекторы были вынуждены переродиться в предпринимателей. Те, кто сделали это раньше, находились теперь в более выигрышном положении.

Архитекторы так называемого «хай-тека» вроде Ричарда Роджерса и Нормана Фостера долгое время фетишизировали рациональность и экономичность легковесной американской сборной архитектуры. Их заказчиками на раннем этапе были пионеры на развивающемся британском рынке услуг в конце 1960-х и 1970-х, многие из них были американцами или были как-то связаны с американцами, как, например, фабрика по производству электроники для компании «Рилайенс контрол» или офисные комплексы вроде построенного для страховой фирмы «Уиллис, Фабер и Дюма»: Лос-Анджелес, импортированный в самый центр Ипсвича. Однако в сравнении с первопроходцами, которым они подражали – такими, как Чарльз и Рэй Имсы, чей «Кейс-Стади-хаус» был изготовлен из дешевых, стандартных компонентов – «хай-тек» был версией, тщательно исполненной по индивидуальному заказу (где каждая гайка и каждый винт выверены до миллиметра), созданной для демонстрации в той же мере, что и для выполнения функции, которая должна была показать, насколько современны и архитектор, и его клиент.

Для таких дорогостоящих диковин был свой рынок, но, когда экономика Великобритании в 1980-х годах оживилась, реальную работу получили именно самые дальновидные в плане коммерции архитекторы – те, кто адаптировался к Realpolitik[184] новой экономики предпринимательства. Их заказчиками сделались девелоперы, приученные к наиболее практичным строительным методам. То были зоны предпринимательства и «корпорации развития» по американскому образцу – городская реновация в новом облике. Архитекторы в свою очередь использовали предпринимательские техники самых искусных из операторов. Исследование начала 1980-х годов показало, что тип архитектуры, который практиковал [Джон Полсон] и в котором он был своего рода новатором, «несмотря на его крах, встречается чаще, а не реже»[185]. Медленно адаптировались и профессиональные органы архитекторов. Королевский институт теперь разрешал архитекторам заниматься спекуляциями, привлекать для экспансии сторонний капитал или учреждать акционерные компании. Они даже рекламировать свои услуги – только чуть-чуть.

На очередной кризис архитекторы реагировали так же, как всегда – уходили в защиту. Они мыслили себя деловыми людьми – в области эстетики. Искусство – вот их дело. Только архитекторы, утверждали они, в состоянии создавать прекрасное. Невзирая на призывы иных наблюдателей вроде Малколма Макьюэна уделять в архитектуре больше внимания этике, несмотря на непродолжительный интерес в 1970-х и 1980-х годах к самодеятельной архитектуре, частично возведенной самими пользователями, к большему сотрудничеству в планировании (что наблюдалось, например, после протестов в Ковент-Гардене) или к тому, что называлось «архитектурой сообщества» – к участию в планировании микрорайонов местного населения – та заинтересованность в прогрессивной политике и утопических переменах, что возникла в середине XIX века и стимулировала развитие архитектуры до конца 1960-х, теперь рассеивалась, как туман. То, что пришло ей на смену, было религиозной верой в новую идею «городской регенерации». Города могли родиться заново благодаря силе потребления. Изменить мир не означало еще – заработать: к этому миру нужно было приспособиться. Критику капитализма оставили философам с континента.

Оглядываясь назад, ясно видишь, что так называемые «войны стилей» между принцем Чарльзом и модернистами, которые доминировали на архитектурной сцене в 1980-е годы, были отвлекающим маневром. Намного важнее был переворот в том, как возводились здания. Пока архитекторы терзались и, захваченные новейшей версией своих нескончаемых сомнений, тешились нудными дебатами относительно того, должны ли новые типы зданий, возведенных для подымающейся экономики услуг, украшать классические колонны из камня или модернистские – из стали, от внимания их по большей части ускользали по-настоящему страшные социальные и политические последствия деиндустриализации и появление города-предпринимателя. Мир вокруг них вновь изменился. Рациональные и экономичные методы сборного строительства уже проникли на территорию страны благодаря импорту американских товаров вроде предприятий «Макдоналдса». Сеть ресторанов, прибывшая в Великобританию в 1974 году, была, как пишут историки Мюррей