Орган снова заиграл знакомую мелодию печального гимна, который я помнила еще со школы. Как же я скучала, когда, стоя в душном и тесном школьном зале, пела его вместе с остальными. Тогда гимн казался мне старомодным и скучным, но сейчас каждое слово вонзалось мне в сердце, словно острый осколок стекла.

– Истлел тот день, что дал Господь,

Он повелел, и тьма настала…

Джейми рядом со мной выводил строку за строкой мягким, мелодичным голосом, и у меня мелькнула мысль, что я никогда не слышала, как он поет. Почему так получилось? Мы прожили вместе почти год, но он еще ни разу не пел при мне.

И какого черта я думаю об этом сейчас?

Сама я петь не могла – в горле у меня словно застряли острые ржавые бритвы. С передней скамьи до меня доносился высокий голос Грейс. Сильвия пыталась подпевать, но голос ее то и дело срывался, она замолкала, переводила дыхание и предпринимала еще одну попытку, но через несколько тактов все повторялось сначала.

Наконец гимн допели. Священник сказал еще несколько слов, но я их не слышала. Я вспоминала, как однажды вечером, вскоре после того как я переехала в семью Ричарда насовсем, мы с ним сидели рядышком на диване и смотрели телевизор. Передавали какой-то танцевальный конкурс, на экране четыре пары участников пытались исполнять фламенко: женщины нелепо взмахивали подолами широких юбок и старательно топали каблуками, тогда как их партнеры в аккуратных черных шляпах заученными движениями поднимали над головой прямые руки. Выглядело это на редкость глупо, но публика в студии то и дело разражалась аплодисментами.

Не знаю, почему из всех воспоминаний сейчас мне пришло на ум именно это. Но оно было на удивление ярким – я ощущала теплую руку Ричарда у себя на плече, чувствовала, как он весь трясется от смеха, слышала, как он хохочет, запрокинув назад голову.

Но уже через несколько мгновений я вдруг перестала думать о Ричарде. Я вспомнила родного отца, который очень любил и умел танцевать, вспомнила, как они вдвоем с мамой исполняли танго: спины прямые, лица строгие и серьезные, движения четкие и ритмичные. Насколько я знала, мои родители не раз участвовали в соревнованиях по бальным танцам. Они относились к этому очень серьезно и, уезжая на конкурс куда-то в другой город, оставляли меня на попечении тети Тильды. Если же соревнования проходили в Лондоне, мы с тетей одевались в наши лучшие платья и шли смотреть. Папа выглядел невероятно красивым в черном фраке и белоснежной рубашке, с номером на спине; его медно-красные волосы так и сверкали в свете прожекторов. Мама в атласных платьях с блестками – тогда я думала, что с бриллиантами – была ему под стать. Смотреть на них из зрительного зала мне всегда очень нравилось, хотя когда я была совсем маленькой, я каждый раз плакала, когда они проигрывали и выбывали из конкурса.

Но к тому времени, когда они погибли в дорожной аварии – на обратном пути из Озерного края, куда они ездили, чтобы отпраздновать десятую годовщину свадьбы, – я давно перестала плакать. Можно было подумать, что кто-то где-то решил, что слезы понадобятся мне в будущем – в те бесконечно долгие годы, которые мне суждено было прожить без матери и отца.

И вот теперь я снова плакала – плакала горько, навзрыд. Джейми крепко обнял меня и прижал к себе; Рози, обернувшись, смотрела на меня с передней скамьи, и я видела, что ее глаза покраснели и опухли. Священник наконец замолчал, и Марк, поднявшись со скамьи, вышел вперед, чтобы в свой черед сказать несколько слов об отце, а я высморкалась и попыталась взять себя в руки, чтобы ему не мешать.

Марк некоторое время молчал, явно собираясь с силами, потом заглянул в свой листок, откашлялся и заговорил:

– У моего отца были золотые руки – это всем известно. Он умел делать мебель, умел ремонтировать часы, чинить автомобили и собирать космические корабли из «Лего». Он очень хотел передать мне хотя бы часть своих умений, и хотя это была единственная область, где папа потерпел неудачу, он не терял надежды. С бесконечным терпением папа смотрел, как я тщетно пытаюсь выполнить работу, которую он сам сделал бы играючи, но ни разу – ни разу! – он ни словом, ни взглядом не выдал своего разочарования.

Теперь я знаю – папа умел творить чудеса одним своим прикосновением. Он умел заставить работать даже самый старый сломанный бойлер. Он безошибочно определял любую неисправность – для этого ему достаточно было просто прислушаться, а потом устранял ее одним-двумя движениями ключа. Несколько раз он брал меня с собой, но я так и не научился чинить бойлеры, зато я узнал, как важно уметь найти время, чтобы выпить чашечку чаю и поговорить о жизни со старым клиентом.

Да, папа был не просто квалифицированным ремонтником. Если бы он просто хорошо чинил бойлеры, батареи и паровые котлы, мы давно бы купили новую дорогую машину и каждый год отдыхали за границей, но тогда бы у нас не было такого отца. С его уходом в мире стало меньше доброты и тепла, и вы все это знаете. Его не стало – и жизнь сразу поблекла и потеряла яркие краски, и не только для близких Ричарда, но и для всех, кто был его другом или хотя бы просто встретился с ним несколько раз.

Марк запнулся, сложил свой листок и сунул в карман. Подняв голову, он посмотрел на нас, и я увидела, что по щекам его текут слезы.

– Мне будет не хватать его сильнее, чем я в состоянии выразить, – закончил Марк печально и вернулся на скамью. Эти его слова заставили меня заплакать еще сильнее, словно горе Марка удвоило мое горе.

К тому моменту, когда служба закончилась, я чувствовала себя пустой, словно ореховая скорлупа. Мне казалось – я больше никогда и ни с кем не смогу разговаривать об обычных вещах. Но, когда мы уже следовали за гробом к выходу из церкви, я бросила взгляд на Сильвию и увидела в ее заплаканных, запавших глазах невероятную решимость. Она словно говорила себе: «Я пройду через это. Во что бы то ни стало пройду!» – и мне захотелось найти в себе хоть немного сил, чтобы Сильвии,