их прошлого, чаще всего возвращающегося среди ночной мглы. Вот, как эта самая Рэя, потерявшая всю семью во время нападения отряда алианов. Белые ворвались в дома спящей приморской деревни глубокой ночью и перебили всех, не щадя никого. Если бы нелия не спала на чердачной пристройке в то злополучное новолуние, то я бы не качала её на руках, успокаивая. Ну, или Баа́лу, которая никогда не засыпает по-настоящему, боясь, что стены вокруг неё вспыхнут в магическом пламени, и она начнёт задыхаться от дыма. И даже тогда, когда я укладывала и укрывала Рэю, я чувствовала на себе её взгляд из самого тёмного угла, в котором она запросто могла затаиться… И подобных историй тут было дюжины две, — по числу детей, приехавших показать своё искусство Императору. По сути, несладко должно было им приходиться, но, глядя как девочки — и мальчики, спящие сейчас в смежной комнате, — относятся к Хальдраиду и теперь ещё ко мне, я поняла, что они нашли в Изумрудном Князе. Впрочем, тут и гадать глупо. — Родителей. Родню. Учителя. Ту опору, которая ещё могла им помочь вернуть украденное детство. То недостающее звено, которое им было так необходимо.

Советовать Баалу отправляться спать я не стала — просто гораздо тише, практически на цыпочках, вернулась на подстилку и, оперевшись спиной о стену, взглянула на ночное небо. Сине-чёрное, в россыпи серебристых звёзд оно напоминало один из праздничных кафтанов Маэрора, которого я не видела с тех самых пор, как покинула танцевальную сцену. Вместе с отцом пропал Хальвадор, и это было намного больнее. Он не изменился, в отличие от князя, поэтому мне его не доставало.

Хальдраид молчал, но я видела в его глазах радость от собственного присутствия. Он только содействовал моей жизни среди Змеек — избавил меня от княжеской одежды и снабдил самой простой, огородил от любого доступа слуг и ничего не рассказывал ни о Маэроре, ни о Хальвадоре. Изумрудный Князь приходил пару раз в день и снова пропадал по своим делам. Раз или два он предлагал мне выйти и проветриться, но я слишком боялась случайно встретить Маэрора. Тот же меня и не искал. Может, отчасти в этом было за что благодарить Хадди, а, может, он действительно не стремился меня найти. Во всяком случае, у провокационного ухода «по-английски» и магически запертой двери уже истёк срок годности.

Неизвестностью по этому поводу я не мучилась. Скорее наоборот — спокойствие исцеляло меня, бальзамом проливаясь на моё сердце и душу, и каждая из Змеек была его каплей. Этакий санаторий-профилакторий перед самой долгой разлуки со Светлейшим — на всю оставшуюся жизнь. Вот только потом придётся привыкать к отсутствию Хальдраида и девочек. Пусть же начнётся лечение с самого сложного.

Снился ли мне случаем Маэрор? Нет. Грезился в тенях? Ни разу. Чудился ли мне из каждого угла его голос или смех? И не пытался. Порой я ловила себя на странной мысли, что что-то здесь не то, что это неправильно.

Но все было справедливо. Это я медленно, крайне медленно, поняла, разглядывая дар Маэрора в звёздном свете. Кольцо, тяжёлое и тёплое от моих рук, несколько наглядно показало мне правильный ответ. Я без возможности носить его на пальце таскала его на плетёном кожаном шнурке под одеждой. Необходимость разглядывать украшение я испытывала крайне редко, но тогда, глубокой ночью, мне очень захотелось погладить полированный камешек. Днём на свету он отливал алым, но тогда были заметны лишь золотисто-зелёный металл основы и чёрные глубины минерала. И в этом была та самая изюминка — пока есть свет, раскрывающий красоту перстня — единственный, который это может сделать — тогда только полноценно живёт это произведение неизвестного мне ювелира. Так и я — исчез мой свет. Нет больше источника моего блеска. Как нет и тепла, греющего душу. Последние лишь искры уходят. Скоро их заменит холодный пепел.

Мёртвые не могут любить. Мёртвые не могут чувствовать. Мёртвым нечего ожидать, потому что незачем. А живое отторгает мёртвое, как этот мир — избавляется от моего присутствия. Он более не чувствует меня частью себя, ведь то, что было его песчинкой — погибло очень давно. Теперь понятно, почему я перестала чувствовать посторонние мысли, принадлежащие Княгине. Возрождение Маэрором — муляж, последний шанс проститься, который больше похож даже не на шанс — на спектакль с выученными назубок ролями ради очищения собственной совести от долга к элементарному этикету. С тем же успехом можно было прочитать мучащий сердце монолог зеркалу или портрету Княгини Клыка. К чему тогда надо было меня воскрешать? Для лучших декораций?

Впрочем, мне всё равно. По истечению обещанного месяца меня тут не будет. В ином мире меня встретят те, ради которых я — живая, настоящая. Нужная. Сложно понять будет ли это зажигающая искра или тусклый свет, позволивший разве что не жить в беспросветной мгле, но мне будет достаточно его существования. Он, по крайней мере, искренний.

Подул слабый ветерок, прохладный настолько, что я завернулась в покрывало, на котором сидела. Возвращаться на тёплую подушку не хотелось — у меня появилось какое-то маниакальное желание немного поморозить саму себя, словно со сквозняком из моей головы должны были со свистом вылететь все мысли о Маэроре и Хали. Бледный лучик луны успел выхватить картину пары небольших рубцов, оставшихся после прижигания от скорпионьего яда — два треугольничка ровной розовой кожи, подаренных прокаленным ножом — под коленом и сбоку на бедре. Удивительно, что меня по ним не узнали в зале танцев.

«Интересно, Маэрор долго сомневался или хладнокровно делал работу, не думая, что мне может быть настолько больно, что я очнусь?» — напоследок посетила меня шальная мысль, которую я одёрнула — тот Маэрор исчез, — остался лишь спокойный рассудительный вдовец, который лелеет единственного отпрыска от любимой и преждевременно ушедшей жены. И мне нет дела до них всех.

Продолжая глазеть на ночное небо, я расслабилась. Однотонность картины и сонное мерцание звёзд навевали сон и на меня, и я не заметила как крепко заснула. Тем не менее, я чувствовала сильное напряжение, исходящее от всего — от стен, от света… даже моё тело было парализовано этим страхом. Туман сна окутывал меня, но мне снился совсем не княжеский сад, а уголок Змеек в Императорской Крепости. И ещё мне грезилось, будто среди спящих девочек есть кто-то посторонний. Каким-то неизвестным мне чувством я ощущала присутствие незнакомца — высокого и сильного в теле, но фигура была темна, черна настолько, что падающий на неё свет не только не оставлял от неё тени, но даже не мог осветить и выдать ночного гостя. Я видела мужчину — это я поняла точно, и