своим врагам с удвоенной яростью и силой отчаяния. Они искали любое отверстие, любую брешь, и некоторые из них, сначала горстка, затем десятки, и, наконец, десятки вырвались через безжалостно сокращающиеся промежутки между Орденом и пехотой Юргажа Чарксона и ворвались на открытую площадку в центре прямоугольного построения армии.

Они были слишком перемешаны с защитниками, чтобы стрелять из лука, а резервы, идущие на поддержку Ордена, были все еще слишком далеко, чтобы вступить с ними в бой, но даже упырям было очевидно, что те, кто находился внутри армейских линий, были обречены, если Ордену удастся перекрыть прорыв. Они развернулись, прыгнув вперед со всей скоростью и ловкостью своего вида, чтобы обойти клин с флангов и ворваться в его центр сзади.

Это была жестокая битва на близком расстоянии, по-своему даже более свирепая, чем битва, развернувшаяся вокруг острия клина. Хартанг и Вейжон выделили один взвод из тридцати человек, все, что они могли выделить из самого клина, чтобы прикрыть спины атакующей пехоты, и ее члены развернулись на месте, яростно сражаясь, чтобы отразить угрозу. Однако еще большая часть борьбы пришлась на небольшие кавалерийские силы Ордена, и Юрохас из Сотойи и Аршам из Навахка были в центре ее.

Варчанак и его всадник сражались как одно существо, используя подкованные сталью копыта, щит, копье и меч. Они были единым целым, видели глазами друг друга, слышали ушами друг друга, осознавая ярость и замешательство вокруг себя, которых не мог достичь ни один отдельный человек. Лишь горстка воинов, даже среди элитных рядов сотойских всадников ветра, могла сравниться в смертоносности с Юрохасом Силверэксом, а самый великолепно обученный боевой конь в мире не мог сравниться с умом и выучкой скакуна. Варчанак вопил от собственной лошадиной ярости, втаптывая упырей в кровавую грязь, нанося удары назад в идеально рассчитанных по времени ударах, дробя конечности и головы своими собственными свирепыми челюстями. Его защита поглощала удары, которые свалили бы с ног любую лошадь без доспехов, и он и его всадник были так тесно связаны, что Юрохас предугадывал каждое его движение. Принц автоматически регулировал равновесие и посадку, а его режущий меч и молот щита защищали фланги Варчанака, пока жеребец неистовствовал среди их врагов.

Князь Аршам был вдвое старше Юрохаса и, несмотря на подготовку и мастерство принца Сотойи, гораздо опытнее и намного, намного сильнее. Сам по себе он почти наверняка был даже более смертоносен, чем Юрохас, но его конь, при всей его готовности и отваге, не был скакуном, и Аршам это знал. Он прилип к Варчанаку сбоку и сзади, помогая прикрывать скакуна и его всадника, пока они пожинали свою кровавую жатву, и его собственный меч окрасился в красный цвет, когда безумная волна боя бушевала вокруг них.

Атака на фланги клина достигла крещендо и начала ослабевать по мере того, как все больше и больше атакующих были вырублены, а другие безнадежно повернулись лицом к атакующим их резервам. Но те, кто все еще атаковал Орден, удвоили свои собственные усилия, отчаянно пытаясь каким-то образом прорвать клин и убежать обратно через брешь, которую они пробили в первоначальной боевой линии.

Один из этих упырей упал, его левая рука была отрублена мечом Аршама из Навахка. Он закричал от боли и ударил оставшимся набором когтей... и выпотрошил лошадь Аршама.

Смертельно раненная лошадь взвизгнула и рухнула, сбросив своего всадника. Аршаму удалось освободиться от стремян и приземлиться в полууправляемом падении. Он сохранил свой меч и почти мгновенно выпрямился, несмотря на вес своих доспехов, но почти мгновенного отвлечения было достаточно. Три упыря бросились прямо на него, как раз когда он поднялся на одно колено и начал вставать, и он зарычал сквозь корону своего Ража, когда ему удалось блокировать первую смертоносную боевую дубинку, просвистевшую над его головой.

Его встречный удар рассек колено нападавшего, и упырь рухнул с пронзительным воплем. Однако это оставило Аршама открытым и беззащитным перед двумя другими, и его глаза заблестели, когда он увидел приближающуюся к нему смерть. Копье с обсидиановым наконечником нацелилось прямо ему в горло со стремительной, смертоносной скоростью атакующей гадюки, и не было ни времени увернуться, ни возможности блокировать удар.

Четыре фута окровавленной закаленной стали прошли мимо древка копья и продолжили движение в грудь копейщика-упыря. Обоюдоострый клинок пронзил упыря насквозь, затем сделал петлю назад в идеально рассчитанном ударе наотмашь, который полностью снес голову третьему упырю.

Глаза Аршама расширились от жестокой эффективности его спасения, но все больше нападавших устремлялись в мгновенное открытое пространство, созданное смертоносным мечом. Он рывком поднялся на ноги, инстинктивно повернувшись спиной к своему спасителю. Они вдвоем стояли как бронированная скала, отбрасывающая последний, отчаянный всплеск реки упырей, которая была отрезана атакой Ордена, и даже когда он боролся за свою жизнь, крошечный уголок мозга Аршама размышлял об иронии этого.

Кто бы мог подумать в те дни, когда он был наименее доверенным, но самым смертоносным генералом своего отца Чарнажа, что однажды он будет обязан своей жизнью Шарке Бахнак, дочери Харграма?

***

Зурак признал провал прорыва упырей, поскольку ненавистный Орден Томанака перекрыл брешь. При этом, возможно, была убита или ранена треть пехоты Ордена, но они сделали это. Упыри между ним и врагом продолжали бросаться вперед, все еще больше боясь его, чем относительно чистой смерти в бою, но они были истощенной силой, и он знал это.

Но ему было все равно. Они выполнили свою задачу, поскольку втянули Орден в ближний бой, где Зурак мог добраться до него напрямую. Проклятый огонь, разъедающий его бронированную шкуру, мог посылать волны мучений, шипящие по его неестественным нервам, и ярость могла наполнять его мозг, но его сосредоточенность и цель оставались, и он пробирался вперед.

Упыри перед ним отпрянули от его безликой, пылающей фигуры, а его мечи и топоры сметали всех, кто был слишком медлителен, чтобы уклониться от него. Они были просто помехой, неудобным препятствием между ним и его истинной целью, и он прорычал свой вызов, когда покончил с ними.

***

Вейжон, некогда из Алмераса, а теперь из Харграма, восседал на своем боевом коне позади центра клиновидного строя Ордена, тренировкам которого он посвятил последние семь лет своей жизни. Он заставил себя сидеть там, ожидая, позволяя своим братьям по мечу и его единственной сестре по мечу встретиться лицом к лицу с врагом, пока он держался в стороне.

Это было самое трудное, что он когда-либо делал в своей жизни.

Орден Харграма был его семьей, даже больше, чем если бы они