—Да я и не сомневаюсь,— охлаждает мой порыв Дима.— Конечно, все у меня будет в свое время.

Вот она, разница между теми, кто в детстве получил достаточно любви, а теми, кто нет. Когда уехал Адиль, мне на полном серьезе казалось, что в жизни больше не будет ничего хорошего. У Димы не так, и это просто прекрасно.

—Ну что,— он оборачивается в сторону входной двери, где уже около минуты не раздается ни звука.— Парни вроде все перетаскали. Я пойду.

—Конечно,— с готовностью киваю я.— Иди. Если что-то вспомню — я тебя наберу…— неловко похлопываю себя по карману джинсов в подтверждение.— И если что-то из твоих вещей найду, тоже. Номер же не собираешься менять?

—Да нет, не собираюсь.

Мы вместе идем в прихожую. К моим губам намертво прилипла легкая полулыбка. Почему-то без нее я не мыслю эти проводы. Наверное, не хочется, чтобы они выглядели грустно.

—Я там машину бросил прямо возле подъезда,— бормочет себе под нос Дима, завязывая шнурки.— Надеюсь, никого там не закрыл.

Выпрямившись, смотрит мне в глаза.

—Пока,— тихо выговариваю я, удерживая на лице выражение Джоконды.— Еще увидимся.

—Мне кажется, что ты со временем будешь жалеть, Даш. Счастливой он тебя вряд ли сделает.

Полуулыбка никуда не делась, не дрогнула даже. Опровергать эти слова — делать Диме только больнее, так что пусть думает как хочет. Они совсем ничего о нем не знают, как и о том, что счастливой с ним я уже была совсем недавно.

Дав себе несколько минут, чтобы осмыслить официально состоявшийся разрыв, я принимаюсь за коробки. Физический труд помогает отвлечься — это я давно заметила.

Одежду отправляю в стирку. Кажется правильным входить в новую жизнь, предварительно стерев следы прошлого. С украшениями выходит немного хуже. Начав раскладывать их на комоде, я против воли окунаюсь в воспоминания. Эти серьги с каплевидными бриллиантами дарил мне Дима на окончание ординатуры. Помню, Ксюша ими очень восхищалась — она у нас главный ювелирный ценитель. Потом он повез нас в ресторан и кучу тостов наговорил в мою честь. И все сам, без намеком и подсказок. По-настоящему за меня радовался.

Защелкнув бархатную коробочку, я в нерешительности смотрю на следующую. Кто знает, как много воспоминаний она в себе хранит?

Спасает звонок в дверь, от которого сердце волнительно екает. Кто это? Доставку я не заказывала, если только…

—Привет,— от неожиданности я розовею, ощущая, как пульс радостно разгоняется.— А я думала, ты у мамы задержишься.

Адиль переступает порог, на ходу стягивая со лба бейсболку с каплями подтаявшего снега на ней.

—Она уснула быстро. Ты вроде сказала, что дома будешь, поэтому я не стал звонить.

И потом, будто спохватившись, смотрит.Ничего? Нормально?

А я улыбаюсь как дура, что по моему лицу и без того становится понятно: нормально конечно. Очень тебе рада.

Дима всегда предупреждал о визите, даже если мы о встрече заранее договаривались. Но так мне будто бы нравится гораздо больше. Когда сюрприз.

—Кофе будешь? Или кушать?

—Давай кофе. Может, поедем куда-нибудь перекусить? «Раджа» вроде нормальное место, Робсон говорил.

Я кусаю губы от растекающегося по телу предвкушения. Хорошими заведениями меня давно не удивить, а вот походами туда с Адилем — да. «Радж» действительно отличное место. Там в кабинках удобные диваны и полумрак, и можно беспрепятственно обниматься.

—Я быстро соберусь,— обещаю я и спохватываюсь.— А ты точно туда хочешь? Может быть, лучше в чайхану?

—Я все ем,— отмахивается Адиль, идя за мной.— Давай в «Радж», раз решили.

В спальне мы оба останавливаемся: Адиль — от увиденных коробок, я — оттого, что о них вспомнила.

—Зая, что ли приезжал?— глухо и с запинкой выговаривает он, оглядывая разбросанные вещи.

Я специально подгадала время для Диминого приезда, когда Адиль будет занят. Нам было необходимо попрощаться наедине. Но поймет ли он? Даже если нет, хотя бы на этот раз ему придется.

—Да. Вернул остатки вещей и попрощался.

—Благословил на дальнейшую жизнь?— с вызовом.

Возможно из-за того, что мы открыли друг другу все свои карты, совсем не хочется ругаться и спорить. К нам, ненормальным,нужен особый подход: постепенно растворять наши страхи терпением, теплом и любовью. Тогда мы излечимся.

—Ревнуешь?— я подхожу к Адилю вплотную, закидываю руки ему на плечи.

—Нет,— буркает он, глядя мимо.— Бешусь, что он тут наверняка очередным пафосным нытьем разразился.

—Это и называется ревность, Сеитов,— со смехом заключаю я, тыкаясь носом ему в губы. И уже шепотом добавляю: — Так непривычно, что ты сигаретами не пахнешь.

С поцелуем тяжесть прощания с Димой вместе с воспоминаниями о серьгах безвозвратно растворяются. Я смеюсь про себя: мы, люди, все же эгоисты до мозга костей. Когда нам хорошо, все остальное перестает играть такое уж большое значение. А мне даже не просто хорошо. Сейчас я счастлива оттого, что имею возможность стоять в его объятиях.