—Давай поговорим,— произносит Адиль после небольшой заминки.— О чем?

—Обо всем. В прошлом мы с тобой мало разговаривали. Может быть, если бы говорили больше, ты бы от меня не сбежал. Просто я перед тобой вся, как есть, со своими переживаниями и истериками… А ты для меня закрыт. Держишь все в себе до тех пор, пока чаша не переполнится. А так нельзя… Я никогда, слышишь, никогда, не хотела тебя обижать. Просто если ты молчишь, мне кажется, что тебе все фиолетово, и из меня лезет это… Я так отчаянно хочу до тебя достучаться, удостовериться в твоих чувствах… Таков мой способ вытащить из тебя эмоции… Ссориться, поучать… Потому что самое страшное для меня — это равнодушие.

На эмоциях я даже теряю лицо Адиля из поля зрения. Совсем не так я хотела начать свою речь. Хотелось без эмоций, по существу, а получилось сумбурно и бестолково.

—Не молчи, пожалуйста…— прошу я, когда он ничего не отвечает.— Мне нужно знать, что ты думаешь по этому поводу.

Издав задушенный смешок, Адиль дергает козырек своей бейсболки.

—Я просто не умею так быстро соображать.

—Просто знай, что если тебя что-то не устраивает, ты имеешь право мне об этом сказать… Я знаю, что меня часто заносит… Но ты молчишь, и для меня это повод говорить еще больше, эмоциональнее. Донести, насколько мне важно, чтобы ты прислушивался к моим словам. Я даже сейчас, когда все это говорю, не знаю, хочешь ли ты вообще со мной отношений.

И пусть инициатива разговора принадлежит мне, я с трудом могу поднять на него взгляд. Слишком по живому, слишком волнительно.

От прикосновения к ладони вздрагиваю и затаиваю дыхание. Оно осторожное, немного неловкое, и от этого пробирает до глубины души.

—Вот чего ты постоянно сомневаешься, а, Даш? Конечно хочу.

—А мне иногда кажется, что ты слушаешь меня вполуха, а потом все равно поступаешь так как тебе хочется…— признаюсь я шепотом.— А если я начинаю слишком настаивать, предпочитаешь уйти.

—Если ты про тот случай, когда я поехал не твоим маршрутом, то это полная херня.

—Не только этот случай. Таких много.

—Если я тебя буду во всем слушать, то в кого я тогда превращусь?— тон Адиля перестает быть приглушенным, когда он наконец по-настоящему вступает со мной в диалог.— Не получится со мной как с заей. Чтобы в рот заглядывал и на любой твой жест послушно кивал. Вы блядь со стороны иногда как мамочка с сынком смотрелись.

Я вспыхиваю. Что значит как мамочка с сынком? То есть то, что Дима с вниманием относился к моим просьбам, Адиль воспринимает как слабость?

Нахмурившись, я смотрю на свою ладонь, которую примирительно поглаживают его пальцы.

—Видишь, не умею я красиво изъясняться. Не злись. Просто себя спроси: тебе обязательно нужно быть сверху? Ты заю в подкаблучника превратила и что? Самой же потом стало скучно.

Мне бы очень хотелось сказать что-то в свою защиту, но должных аргументов не находится. Из-за молчаливости Адиля кажется, что его мало заботит происходящее вокруг, но в такие моменты как сейчас понимаешь: все он видит и все анализирует.

—Дима не подкаблучник,— тихо замечаю я.— Просто у него характер неконфликтный. И по поводу драки с ним, я, кстати, придерживаюсь того же мнения… Нельзя решать дела рукоприкладством. И это я тоже хотела обсудить…

Теперь я намеренно смотрю ему глаза, давая понять, что говорю предельно серьезно.

—Адиль, нам уже не по двадцать. Я больше не хочу выламывать себе пальцы от волнения и пить успокоительные после твоей очередной драки. Любой женщине — и мне в том числе — рядом с мужчиной хочется спокойствия и стабильности. Мне достаточно знать, что в критической ситуации ты можешь за нас постоять, но вот это твое желание непременно решить проблему кулаками, не дает мне расслабиться. Начинает казаться, будто бы мы нисколько не выросли, а так и застряли в прошлом.

Я ожидаю, что вот тут-то нам и придется поспорить, потому что примеров асоциальному поведению Адиля набралась масса, но ответ меня удивляет.

—Да я сто лет такой херней не занимался. До приезда сюда года четыре провел без единой драки. Я пиздец каким скучным стал на самом деле.

Усмехнувшись, он трет подушечкой ноготь на моем большом пальце.

—Рядом с тобой походу придурком становлюсь. Реально башку сносит, когда на тебя кто-то даже рот открыть пытается.

Я прикусываю губу, чтобы спрятать не приличествующую случаю улыбку. То есть он только на меня так реагирует? И тогда в караоке, и в боулинге и с Димой? Это все было только из-за меня, а не из-за навязчивого желания вымещать накопленную агрессию?

—Если уж ты начал говорить, то не останавливайся,— шутливо понукаю я, когда он замолкает.— Скажи сразу, что тебя во мне не устраивает и я очень постараюсь с этим поработать. И постараюсь не обидеться.

Адиль пару раз щелкает крышкой на консоли — той самой, за которой однажды обнаружились презервативы,— и смотрит на меня. Глаза серьезные.

—Наверное нет такого. А то это уже будешь не ты. Мне все в тебе нравится, даже когда ты орешь. Посудой ведь уже не швыряешься.

—Как это тебе нравится, если ты потом уходишь?— с обидой переспрашиваю я.

—Я же не просто так ухожу, а думаю потом, что сделать, чтобы стало лучше. Мне до тебя от жизни и правда ничего особенного не было нужно… Я на деньгах и достижениях никогда не был повернут. А ты умеешь простимулировать… Из-за тебя месяцами нормально не спал и не жрал, когда в покере вдруг поперло.

—Ты поосторожнее с таким заявлениями,— смущенно смеюсь я, в душе ликуя от таких слов.— Мне только волю дай — я тебя задолбаю.

—Не задолбаешь. Ты же сильно совестливая. Сама потом приходишь и извиняешься.

Какое-то время мы молчим. Не знаю, куда смотрит Адиль, но лично я разглядываю наши руки: свои пальцы, кажущиеся почти белыми в кольце его татуированных фаланг. Как хорошо он меня знает. Даже удивительно, насколько. Неужели правда ничего не хотел бы во мне менять и я действительно космос?

—Ну давай уж теперь ты скажи,— подает голос Адиль, нервно усмехнувшись.— Что тебя еще беспокоит во мне? Над чем надо поработать?

Я мотаю головой. Еще несколько минут назад я бы задумалась, что бы такого назвать, но сейчас не хочу. Адиль только что показал, как на самом деле нужно относиться друг к другу, находясь в отношениях. Либо принимать целиком, либо уходить.

—Давай я лучше назову тебе один свой большой страх. Он преследует меня всю жизнь, но поняла я это совсем недавно. Так вот, больше всего я боюсь повторить судьбы мамы и отца. Она изо всех сил старалась обустроить их жизнь так, как ей всегда мечталось: чтобы была уютная квартира и путешествия дважды в год, поездки к друзьям, семейные ужины. А отцу видимо все было не интересно, и потому он стал искать себе отдушину и в конце концов начал пить.