населения», которое, в частности, продлевало срок работы официальных учреждений сверх ранее существовавших часов работы[758]. Однако поскольку все найденные свидетельства о подобной кампании касаются только Москвы и Ленинграда (причем там доходило до облав на пассажиров метро и людей, стоящих в рабочее время на остановках транспорта), то вполне возможно, что вся кампания и ограничилась этими двумя городами или же, в смягченной форме, «миллионниками»[759]. Под огонь попали и сотрудники аппарата ЦК КПСС. Например, в разгар кампании в начале апреля 1983 года референт Международного отдела Владимир Басов был уволен просто за то, что был задержан на улице в нетрезвом состоянии. И хотя раньше такие случаи сотрудникам этого отдела сходили с рук, тут не был принят аргумент, что он возвращался с поминок по коллеге, погибшему в Афганистане[760].

Помощник Андропова Виктор Шарапов вспоминает, что подобная жесткость кампании в Москве была вызвана личной инициативой первого секретаря МГК Виктора Гришина, решившего действовать силовыми методами[761]. Другой сотрудник секретариата Андропова утверждает, что подобные облавы были остановлены по инициативе генсека после встречи 31 января 1983 года с рабочими на Московском станкостроительном заводе имени Орджоникидзе. На ней Андропов заявил, что усиление дисциплины не достигнет цели, если все дело «разменяется на мелочи»[762]. По воспоминаниям заместителя начальника его секретариата Андрея Сидоренко, он, обозвав инициаторов облав «партийными дураками», тут же отдал указание «прекратить безобразие»[763]. Можно предположить, что Гришин и Романов как первые секретари горкомов в рамках негласного конфликта с Андроповым предпочли усилить и радикализовать его кампанию с целью дискредитации ее инициатора, а «андроповцы» с запозданием, но распознали этот маневр.

Куда более важное и долгосрочное значение имел указ Президиума Верховного Совета РСФСР о поправках в Трудовой кодекс. Он реализовывал августовское постановление Совмина и ВЦСПС «О дополнительных мерах по укреплению трудовой дисциплины»[764]. Резко ужесточались нормы квалификации прогулов и санкций за них и за появление на работе в нетрезвом состоянии. Ужесточались и наказания за ущерб, причиненный в результате нахождения на работе в нетрезвом виде[765]. Фактически директора предприятий и председатели колхозов и совхозов получали в свои руки механизм по весьма скорому увольнению любого пьяницы и прогульщика, что было настоятельным желанием многих из них в течение всех 1970-х годов, однако сдерживалось Трудовым кодексом и позицией профсоюзов.

Всего с декабря 1982 года по конец марта 1983 года было принято не менее 25 различных законодательных актов, направленных на ужесточение или введение правил регулирования в различных сферах — от трудовой дисциплины и поведения на дорогах до нормативов в строительстве[766].

После смерти Андропова Черненко сохранил курс на дисциплинирование, который пользовался несомненной популярностью «в народе», пока дело касалось «острастки» чиновничества[767]. В отношении последнего, в частности борьбы с коррупцией, он его даже ужесточил, и под реальный удар попали те, кого личные санкции до этого обходили стороной (например, Чурбанов). Были продолжены и прочие расследования, которые стали предаваться огласке и расширяться по масштабам (тот же случай Щелокова).

Характерный в этом отношении эпизод упоминает в дневнике Черняев — 9 июля 1984 года на собрании всего аппарата ЦК КПСС Лигачев зачитал доклад «О положении дел в Узбекской республиканской организации». Основной акцент в документе ставился не только на «хлопковом деле» как таковом и даже не на широкомасштабной коррупции в партийных и государственных органах, в милиции. Основные претензии носили примерно тот же характер, что и у Брежнева в 1970 году касательно результатов «косыгинских реформ». Центр перечислял огромные средства на покупку хлопка, но получал с каждым годом все меньше волокна. Зато в столице республики Ташкенте все больше денег тратилось на новое престижное строительство, при котором республиканские чиновники (с высшего до низшего уровня), в первую очередь, заботились о себе, строя не полагающиеся им по чину резиденции и заводя служебные автомобили с шоферами, и, в то же время, забывали решать проблемы с коммунальной инфраструктурой для бедных слоев населения. Оно в тот момент даже в Ташкенте жило порой в землянках без электричества, водопровода и канализации[768]. Таким образом, центр использовал кампанию по дисциплинированию, чтобы через 17 лет после начала «косыгинских реформ» вернуть контроль за периферией и своими средствами, отпускаемыми на ее развитие.

Экономический популизм «команды Андропова»

В 1981 году член Политбюро и руководитель Общего отдела ЦК КПСС Константин Черненко представил своим коллегам тревожную записку, составленную по письмам трудящихся, в которой констатировалась нехватка хлеба во многих провинциальных городах РСФСР, вызванная массовой скупкой дешевого хлеба жителями для откорма скота, а также отсутствием желающих работать на хлебозаводах, где выплачивалась низкая зарплата, и нежеланием горисполкомов расширять и модернизировать эти производства (как, вероятно, малодоходные для местного бюджета, добавим мы)[769]. Аналогичные проблемы в это время были и с другими сверхдешевыми в советской торговле товарами, например поваренной солью[770].

Для решения этих проблем необходимо было повысить цены или, говоря на деликатном бюрократическом сленге, «провести реформу цен». Однако повышение цены на хлеб для всего населения страны превышало чисто экономический уровень принятия решений и однозначно носило политический характер. Как говорилось выше, руководство страны не желало этого делать. Но тяжелая ситуация, сложившаяся в начале 1980-х годов с продовольствием, несмотря на нежелание руководства страны брать на себя политическую ответственность за непопулярные решения, привела, по словам Валентина Павлова (в 1979–1986 годах начальник отдела финансов, себестоимости и цен Госплана СССР), к появлению разработанного им и первым заместителем министра финансов СССР (1973–1986) Виктором Деменцевым компромиссного «хлебного варианта». Они планировали повысить цены на хлеб, ситец и ряд других товаров (их список Павлов не оглашает) с одновременной равномерной компенсацией населению прямых расходов на покупку хлеба.

Насколько именно должны были быть повышены цены на хлеб и какой должна была быть компенсация, Павлов в 1990-е годы огласить не решился. На это пошел уже в 2010-е годы сам Деменцев, переложивший ответственность за инициативу о ценовой реформе на Николая Тихонова, но сообщивший, что повышение цены на хлеб должно было составить 200 %[771], то есть килограмм хлеба вместо усредненных 15 копеек стал бы стоить 45. На ситец, по воспоминаниям Павлова, цена должна была быть повышена вдвое (на 1,5 рубля за метр) при одновременном соразмерном снижении цен на синтетическую ткань (которая продавалась по завышенным ценам)[772].

Повышение цен должно было преследовать сразу пять целей: дать основания для пересчета в сторону повышения всей линейки цен потребительской розницы,