введены в их штат как главные специалисты… Для приобретения необходимых знаний в планово-экономической деятельности и изучения оперативной обстановки потребовалось ознакомиться со множеством правовых, научных, исследовательских и других рабочих документов, вникнуть в суть решаемых проблем, разрабатываемых планов и программ. <…> По договоренности с председателем Госплана и экономическим отделом ЦК КПСС я был допущен до всех закрытых служебных документов, совещаний и коллегий, которые систематически проводились с участием главы правительства, представителей Академии наук[717].

В итоге собранную информацию генерал Устинов на постоянной основе не только передавал своим начальникам в КГБ, но и делился ею с андроповским выдвиженцем — секретарем ЦК КПСС Николаем Рыжковым[718]. Таким образом важный государственный институт, находившийся (как и аппарат Совмина и Минфин) в скрытой оппозиции аппарату ЦК КПСС и андроповским «выдвиженцам», оказался для них понятен и прозрачен. Аналогичные службы (формально именуемые группами «офицеров действующего резерва» (ОДР)) в 1978–1983 годах были созданы и в других экономических ведомствах — Госгидромете (1978), Минудобрений (1980). Это была уже вторая волна создания ОДР, первая относилась к периоду 1965–1973 годов, когда такая группа была создана, например, в Госснабе[719].

Для усиления процесса контроля 25 октября 1982 года (то есть еще за две недели до смерти Брежнева) было создано 6-е управление КГБ (контрразведывательное обеспечение экономики), «занимавшееся оперативной деятельностью в народном хозяйстве с чрезвычайно широкими полномочиями»[720]. Оно было выделено из 2-го, контрразведывательного управления КГБ, и его возглавил (до 1989 года) кадровый сотрудник центрального аппарата этого ведомства Федор Щербак. В его состав вошло и подразделение под руководством Устинова в Госплане[721]. По всей видимости, первым крупным делом 6-го управления (задание было получено сразу после избрания Андропова генсеком) была ревизия использования закупленной зарубежной техники в советской промышленности, которая обнаружила, что значительная часть этой техники не смонтирована и гниет и расхищается во дворах предприятий, а в некоторых случаях из-за порчи закупается вновь. Результаты проверки, обнаружившие гигантские потери валютных ресурсов, потраченных на закупку, были изложены Андроповым коллегам по Политбюро на заседании, на которое были приглашены директора и председатели парткомов наиболее проштрафившихся предприятий. По итогам часть из них была уволена[722].

«Андроповщина», или Две основные кампании по «наведению порядка»

«Наведение порядка» вылилось в две большие кампании: антикоррупционную и дисциплинарную.

Первой из них стали расследования и реализация материалов на коррупционеров среди чиновничества, накопленных уже c конца 1970-х годов правоохранительными органами. Первый заместитель начальника секретариата Андропова в КГБ вспоминал, что КГБ постоянно собирал материалы о коррупции, часть из них (особенно касающаяся коррупции в комсомоле) через Андропова попадала к Брежневу на рассмотрение. Однако затем они возвращались с пометкой «Доложено, уничтожить», поскольку КГБ не имел права собирать материалы и расследовать коррупцию в органах политической власти (то есть партии, комсомоле и «советских», то есть государственных, органах). Этим занималась Комиссия партийного контроля. И только в начале 1980-х годов уже начатые дела получили развитие без оглядки на статус подозреваемых. Особенно руководство КГБ беспокоила ситуация в Узбекистане, однако серьезные проблемы наблюдались в Молдавии, Таджикистане, Грузии, Краснодарском крае и других республиках и регионах[723].

С февраля 1983 года после решения Политбюро под прицел попали высокопоставленные чиновники в Узбекистане, которых обвиняли в систематических приписках производимого хлопка и других преступлениях[724].

Андропов давно имел подробную информацию о ситуации в Узбекистане. Более того, близкий ему лично председатель КГБ Узбекистана Эдуард Нордман (бывший руководитель УКГБ по Ставропольскому краю) поплатился в 1978 году должностью за попытку наведения порядка в республике[725].

Летом 1976 года состоялся партийно-хозяйственный актив Узбекистана, на котором присутствовало 1200 человек. На активе председатель КГБ выступил с резкой речью… О взяточничестве, приписках, их тяжелых последствиях, об опасности срастания мусульманской религии с национализмом говорилось в его выступлении[726].

Сам Нордман в мемуарах, явно выстраивая имидж либерального «чекиста», говорит о своем выступлении весьма обтекаемо. По его словам, к тому моменту министр МВД республики уже показывал по телевидению изъятые при обысках пачки денег и килограммы золота, и сам Рашидов попросил его выступить на пленуме по вопросам взяточничества и хищений, избегая таким образом необходимости выступать по данному вопросу самому и ссориться с республиканским чиновничеством. У Нордмана были с ним прекрасные отношения, и сын Рашидова (о котором он также отзывается в превосходной степени) работал в КГБ, быстро делая там карьеру.

Нордман в своей речи лавировал между признанием очевидного и нежеланием пересказывать подробности реальных уголовных дел или оглашать всю информацию, которой владело его ведомство. Но выступление все равно показалось республиканскому «активу» слишком резким. Два месяца после этого Рашидов «холодно здоровался» с Нордманом, а потом устроил провокацию. Первый секретарь согласился участвовать в ежегодной охоте, на которую собирались фактически все ведущие представители Москвы в республике (второй секретарь ЦК, командующий военным округом, начальник республиканского УКГБ), однако в последний момент на нее не поехал. Вскоре из республики в ЦК КПСС и к непосредственным начальникам всех вышеперечисленных лиц в Москве ушел анонимный донос, написанный (как потом расследовал Нордман) тремя сотрудниками республиканского КГБ. В нем утверждалось, что в разгар уборки хлопка высокопоставленные чиновники охотились с использованием автоматов и пулеметов. И хотя Нордману, по его словам, удалось в Отделе административных органов ЦК КПСС доказать абсурдность обвинений, Рашидов дожал Андропова и вынудил отправить Нордмана в почетную ссылку — на малозначительную должность представителя КГБ в одном из округов ГДР, что, вероятно, подтверждало правдивость обвинений[727].

Удаление Нордмана в тот момент укладывалось в логику общеполитического процесса в советской властной верхушке второй половины 1970-х годов. Брежнев очищал аппарат власти от старых соратников, поддержавших его в октябре 1964 года, но ставших ненужными или опасными на фоне его собственного нездоровья (Косыгин, Мазуров, Подгорный, Полянский, Шелепин). Появилось новое поколение молодых секретарей ЦК и других перспективных управленцев (Горбачев, Долгих, Рыжков, Рябов, Шеварднадзе). Усиливалась роль и тех первых секретарей республик, кто нашел ключ к сердцу стареющего «вождя» (Алиев, Кунаев, Рашидов, Щербицкий). Нордман, как член «партизанской» клиентелы Мазурова (и Машерова), имевший в своем активе только поддержку Андропова, заведомо не мог выстоять против Рашидова. Впрочем, по его словам, он был не первым председателем КГБ республики, с кем произошла подобная история. Примечательно, что вслед за ним членства в бюро ЦК Компартии Узбекистана лишились еще трое русских чиновников, в том числе и все участники скандала с охотой[728].

Вместе с тем именно в 1978–1979 годах КГБ начинает