Необходимые для безопасной санитарной обработки аграрной продукции материалы (в частности, нержавеющая сталь, титан и алюминий) и мощности по изготовлению оборудования были зарезервированы за «оборонкой»[689]. Промышленные холодильники, необходимые для перемещения и хранения большинства видов продовольствия, были в огромном дефиците. Немногим лучше была ситуация с обычными вагонами, а также элеваторами и другими типами хранилищ. Тара для перевозки и вовсе соответствовала XIX веку. Индивидуальная упаковка для продажи практически не использовалась (кроме жидких молочных продуктов, некоторых видов бакалеи (да и то — в крупных городах), консервов и шоколада). В результате потери уже произведенного сельскохозяйственного продукта составляли по разным оценкам от 30 до 50 %.

Все эти расходы дополнительно усугублялись относительно мягкой политикой властей в отношении хищений продовольствия и товаров народного потребления (в частности, проворовавшиеся и отсидевшие срок работники могли вернуться в свою сферу деятельности) и даже разложения МВД, ставшего во многих регионах фактической «крышей» для расхитителей. Там расхищение начинало принимать промышленные масштабы, действуя в качестве негативного примера поведения на основную массу населения, а некоторые милицейские подразделения, в первую очередь ОБХСС, вневедомственная охрана и некоторые райотделы, превратились в организованные преступные группировки.

Неэффективность и устаревшая технологическая база базовых отраслей промышленности (прежде всего металлургии) вели к излишнему энергопотреблению. Еще больший масштаб имела проблема непрерывного роста потребления энергетических ресурсов и моторного топлива со стороны тепловых электростанций, систем отопления, разных видов транспорта и сельскохозяйственной техники. Это было оборотной стороной интенсивного развития городов и переселения жителей в многоквартирные и многоэтажные дома, резкого увеличения количества внутри- и межгородского транспорта, насыщения сельского хозяйства и армии все более многочисленной, мощной и неэкономичной техникой. Все это съедало прирост добычи нефти и производства нефтепродуктов, происходивший в 1970-е годы. К концу десятилетия стало ясно, что темпы роста добычи и увеличения мощностей по транспортировке энергоресурсов не поспевают за темпами увеличения их потребления, составлявшими 6–7 % в год. А это ограничивало и возможности поддержки нефтью союзников и, главное, продажи ее за рубеж.

Строительство АЭС, которое должно было снять значительную часть энергетических проблем в Европейской части СССР, где не было возможности увеличить добычу углеводородного сырья или его транспортировку из Сибири, задерживалось из-за затянувшегося на лишние 10 лет строительства завода «Атоммаш» в Волгодонске. Он стал основным производителем оборудования для АЭС только к середине 1980-х. Тогда же реально заработали два энергетических района в Казахстане (Экибастуз) и Сибири (КАТЭК), в которых предполагалось сжигать уголь и отправлять по сверхмощным ЛЭП электроэнергию в Европейскую часть. Они также слишком медленно вводились в дело, а линии от них даже до Урала не были построены и к развалу СССР. Нарастало количество проблем с поставками и неатомного оборудования и его качеством. Огромный «запланированный» спрос на энергетическое оборудование, дополняемый заказами на детали, необходимые для ремонта и замены устаревшего оборудования, был уже слишком высок для традиционных производителей подобных устройств. Они не успевали развивать производство соответствующими темпами и потому все чаще халтурили.

Большая часть упомянутых выше проблем не решалась, а, наоборот, затягивалась в тугой узел. Энергетика, из последних сил наращивающая мощности, чтобы удовлетворить всех потребителей, была еще в привилегированном положении. Базовые отрасли промышленности, не получавшие адекватных инвестиций и внимания правительства (черная металлургия, строительство, железные дороги, производство строительных материалов, угольная, легкая, лесная и деревообрабатывающая, бумажная промышленность, переработка сельхозпродукции), теряли не только темпы роста, но и в некоторых случаях уже достигнутые объемы производства[690]. Фактически в некоторых отраслях (черная металлургия, железные дороги, угольная, некоторые виды строительства) пошел отказ их функций, мультиплицирующийся за счет того, что многие отрасли были связаны друг c другом в рамках производственной кооперации.

Буквально, шахтеры не могли добыть уголь, потому что у них не было металла, механизмов и крепежного леса, а энергетики и металлурги не могли ничего произвести без этого угля[691]. В результате активно субсидируемым государством нефтедобытчикам или автопроизводителям не хватало или не поставлялось в срок труб и листового проката. Да и сами железнодорожники, которые должны были всем доставлять грузы, не получали от машиностроителей должного количества вагонов и цистерн, чтобы доставить добытый уголь и нефть металлургам и энергетикам. Имеющиеся в стране вагонзаводы производили из имеющегося металла прежде всего танки и БТР, в которых армия и так не испытывала недостатка, а не вечно «дефицитные» вагоны, цистерны и локомотивы.

Собственно, это было то наследство Брежнева, с которым пришлось разбираться Андропову, Горбачеву и их соратникам.

ЧАСТЬ 5. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА АНДРОПОВА И ЧЕРНЕНКО

Ты проснулся днем, ты не знаешь зачем.

Шум за окном — вестник перемен…

Я думал, ты стайер. Ты бежал вперед,

Но ты сбился с темпа, и второе дыхание уже не придет.

В зеркале процессия — идут не спеша.

Спроси: «Кого хоронят?» — ответят: «Тебя!»

(Майк Науменко. «21-й Дубль». Лето 1982 года)

АНДРОПОВ — ЗАМЫСЕЛ БОЛЬШИХ РЕФОРМ

Новый этап советской экономической политики наступил в ноябре 1982 года с приходом на пост Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова.

Михаил Горбачев, входивший в ближайшее окружение Андропова, вспоминает, что первую заявку на реформирование экономической системы тот решил сделать сразу, на пленуме ЦК КПСС 22 ноября 1982 года, прошедшем через 12 дней после смерти Брежнева. Он был посвящен бюджету на следующий год.

Юрий Владимирович сказал о серьезных недостатках в экономике, о недовыполнении двух пятилетних планов, о необходимости совершенствования хозяйственного механизма, управления и планирования, о самостоятельности предприятий, стимулировании производительности труда, инициативы и предприимчивости. Для того времени все это было в меру свежо и встречено аплодисментами. Еще громче прозвучали они, когда Андропов поставил вопрос об усилении требовательности, укреплении дисциплины и контроля за принимаемыми решениями. Всеобщая расхлябанность порядком надоела[692].

Подобная постановка вопроса опиралась на тревожный анализ ситуации в экономике, о котором впоследствии писал в своих мемуарах известный ученый-экономист, бывший председатель Совета по изучению производительных сил при Госплане СССР (1981–1985), заместитель заведующего Экономическим отделом ЦК КПСС (1985–1991) Владимир Можин:

К началу 80-х годов ситуация в экономике резко ухудшилась. Если исключить влияние на динамику производства внешней торговли, которая благодаря высоким ценам на нефть обеспечивала в 1981–1985 гг. четверть прироста национального дохода (в 1966–1970 гг. менее 6 %), а также растущего дохода от продажи алкоголя, то среднегодовой прирост национального дохода в 1981–1985 гг. составлял не 3,1 % (по официальным данным), а не более одного процента. Страна вплотную подошла к той черте, когда начинается