мемуарах: «Потсдамский ультиматум от 26 июля был написан для того, чтобы уберечь японский народ от полного уничтожения. Их лидеры резко отвергли этот ультиматум» [Truman 1955: 422]. Только после того, как на Хиросиму была сброшена атомная бомба, это решение было объяснено тем, что Япония «резко отвергла» Потсдамскую декларацию. Однако это лишь выдумка, сочиненная Трумэном постфактум, и ее опровергают его собственные слова. Хотя миллионы американцев уверены в обратном, японское правительство никогда не отвечало на ультиматум отказом. Трумэну удалось создать устойчивый миф. Думэн, который был дипломатом консервативных убеждений, писал: «Было ощущение, что для оправдания атомной бомбардировки сгодится любой предлог». Он замечает, что японское правительство не дало официального ответа на декларацию и что заявление Судзуки было сделано спонтанно. «Мы ухватились за эту случайную реплику премьер-министра, – пишет Думэн, – и был отдан приказ о том, чтобы сбросить бомбу»[288].

Разведданные Magic после Потсдамской декларации

27 июля, сразу после опубликования Потсдамской декларации, Сато отправил телеграмму Того. Совместный ультиматум, по мнению посла, «представлял собой предупредительный выстрел и являлся прелюдией к нападению со стороны трех держав». Сато считал, что Москва участвовала в обсуждении этого документа, и потому «крайне сомнительно», что японцы могут теперь «рассчитывать на какую-либо помощь со стороны Советского Союза, и нет никаких сомнений, что этот ультиматум задуман как ответная мера», направленная против их мирных инициатив. Также Сато обращал внимание министра иностранных дел на освещающую Потсдамскую конференцию передачу Би-би-си от 26-го числа, где было сказано, что Сталин принимал участие в обсуждении войны на Дальнем Востоке.

Того больше всего интересовала позиция Советского Союза относительно Потсдамской декларации. Его «глубоко беспокоило, имелась ли связь между выдвижением ультиматума и предложением Японии; то есть передало ли русское правительство это предложение англичанам и американцам, и как будут себя вести русские по отношению к японцам в будущем». Поэтому в телеграмме министра иностранных дел Сато было дано указание как можно скорее встретиться с Молотовым и прояснить намерения советской стороны[289]. Из этой депеши Того становится понятно, что японское правительство решило отложить решение по поводу Потсдамской декларации.

В своей телеграмме к Того от 28 июля Сато продолжил критиковать позицию министра иностранных дел, который все еще надеялся на успех переговоров с Москвой. Ссылаясь на Потсдамскую декларацию, которая, по мнению посла, предлагала Японии более мягкие условия капитуляции, чем те, которые была вынуждена принять Германия, Сато выражал сомнение в том, что есть смысл пытаться добиться посредничества Москвы для завершения войны. Что касается разговора с Молотовым, то Сато был категоричен: «Я бы очень хотел узнать, есть ли у нашего Императорского правительства конкретный и определенный план завершения войны; в противном случае я отказываюсь обращаться со срочным запросом о такой беседе»[290].

30 июля Сато дал ответ на телеграмму Того от 28-го числа. Отвечая на вопрос министра иностранных дел о там, какую роль сыграл Сталин в составлении Потсдамской декларации, Сато доложил, что, скорее всего, советский вождь ознакомился с содержанием ультиматума до его публикации. Далее он писал, что о миссии Коноэ, судя по всему, было сообщено США и Великобритании и что «совместная декларация была опубликована для того, чтобы прояснить позицию Америки, Англии и Китая» в связи с предложением японцев. Сато отметил, что союзники потребовали «немедленной безоговорочной капитуляции Японии» и прямо заявили о том, что не собираются смягчать свои требования. «Если это можно толковать таким образом, – писал Сато, – что Сталин не сумел никак повлиять на действия Америки и Англии, то из этого следует, что он не сможет принять наше предложение о приезде чрезвычайного посланника». В заключение Сато писал следующее: «Если мы хотим смягчить Америку и Англию и предотвратить участие в войне [России], у нас нет иного выбора, кроме как немедленная безоговорочная капитуляция»[291].

Сато, твердящий о том, что необходимо соглашаться на безоговорочную капитуляцию, не был единственным гласом вопиющего в пустыне. 30 июля Сюнъити Касэ, японский посланник в Швейцарии, тоже послал Того телеграмму из Берна, умоляя его принять условия Потсдамской декларации. Глава Управления информации Симомура 3 августа провел совещание с крупнейшими японскими промышленниками. Общее мнение их было таково, что правительство должно согласиться с требованиями этого ультиматума. На следующий день Симомура встретился с Того и призвал министра иностранных дел установить неформальный контакт с Соединенными Штатами, Великобританией и Китаем, но Того отклонил это предложение[292].

Несмотря на свое несогласие с позицией МИДа по поводу переговоров с Москвой, Сато, следуя инструкциям из Токио, встретился 30 июля с Лозовским и потребовал, чтобы советское правительство ответило на предложение японцев о миссии Коноэ. Лозовский снова сказал, что не может дать никакого ответа в связи с отсутствием Сталина и Молотова. По поводу Потсдамской декларации Сато повторил сказанные им раньше слова о том, что Япония ни при каких обстоятельствах не согласится на безоговорочную капитуляцию, однако подчеркнул, что «если честь и существование Японии будут сохранены, то японское правительство для прекращения войны проявит весьма широкую примиренческую позицию». Все, чего он добился от Лозовского, это обещание передать слова Сато Молотову[293].

2 августа Того дал ответ на телеграмму Сато от 30 июля. В первых строках он написал, что ценит мнение Сато как дипломата, находящегося в гуще событий, однако тот должен понимать, что «здесь, дома, трудно одним махом решить, какими должны быть конкретные условия мира». Того, очевидно, имел в виду сложную внутриполитическую обстановку в Японии и в особенности жесткое сопротивление, которое ему надо было преодолеть, чтобы убедить правительство согласиться на капитуляцию. Далее он писал очень важные вещи: «В сложившейся ситуации мы склоняемся к тому, чтобы тщательно изучить условия Потсдамской декларации трех держав». Затем Того сообщал, что императора очень беспокоит ситуация с тем, как развиваются московские переговоры, и что «премьер-министр и военное руководство теперь уделяют все свое внимание этому вопросу».

Вот что писали аналитики из военно-морской разведки США, изучавшие эти перехваченные телеграммы: «Самым важным из событий, о которых говорится в этом отчете, является магнетический эффект совместного ультиматума трех держав, который привел к поляризации позиций всех японских “сторон”». Далее там было сказано: «Хотя все еще нет согласия относительно способа действий (не считая того, что есть “единодушное желание просить о помощи русских”), японцы склоняются (или стремятся) к тому, чтобы найти в условиях ультиматума какую-то пилюлю, которая как-то подсластит им горечь безоговорочной капитуляции, как того требует их уязвленная гордость»[294].

Как показывают разведданные Magic, по крайней мере некоторые японские дипломаты поняли, что безоговорочная капитуляция, о