Неучастие в подписании Потсдамской декларации поставило Сталина перед крайне трудной проблемой. Из-за этого он лишился предлога для объявления войны Японии в нарушение пакта о нейтралитете. 29 июля Сталин, по официальной версии, простудился и не смог присутствовать на пленарном заседании. Его место занял Молотов. В конце заседания Молотов заговорил о роли Советского Союза в Тихоокеанской войне. По его словам, Сталин поручил ему сообщить Трумэну, что «будет лучше всего, если Соединенные Штаты, Англия и другие союзники по войне на Дальнем Востоке официально попросят советское правительство о вступлении в эту войну». Это обращение может быть сделано после того, как Япония отвергнет Потсдамскую декларацию, ради «скорейшего завершения войны и спасения жизней».

Это предложение советской стороны поставило Трумэна и Бирнса в неловкое положение. Согласиться с ним они не могли ни при каких условиях. Как писал Бирнс: «Мы, конечно, начали надеяться на то, что капитуляция Японии неизбежна, и не хотели торопить русских вступать в войну». Однако и проигнорировать этот запрос они тоже не могли, так как после Ялты внешнеполитический курс США заключался в том, чтобы убедить СССР принять участие в этой войне, и сам Трумэн публично и в частных беседах заявлял, что именно это составляло главную цель его участия в Потсдамской конференции. Для того чтобы разрешить эту дилемму, Бирнс обратился за советом к Бенджамину Коэну, своему главному советнику по правовым вопросам из Госдепа. И Коэн предложил восхитительное юридическое решение. Советский Союз мог придать легитимность своему вступлению в войну с Японией, даже если оно нарушало пакт о нейтралитете, на основании Московской декларации от 30 октября 1943 года, подписанной СССР, США, Великобританией и Китаем, а также на основании статей 103 и 106 Устава ООН. В пятом пункте Московской декларации и в 106-й статье Устава ООН говорилось, что четыре союзных государства будут консультироваться друг с другом и предпринимать «совместные действия» в интересах сообщества наций. В статье 103 утверждалось, что в том случае, если обязательства членов ООН окажутся в противоречии с их обязательствами по иному международному соглашению, преимущественную силу будут иметь обязательства по Уставу ООН[278]. В правовом отношении эта аргументация была в лучшем случае шаткой. Московская декларация была всего лишь совместным заявлением четырех государств, и было неясно, имела ли она юридическую силу в отношении других стран и значила ли больше, чем обязательства по существующим международным соглашениям. Что касается Устава ООН, то он все еще не был ратифицирован.

В своих воспоминаниях Трумэн писал: «Мне не понравилось это предложение [Сталина] по одной веской причине. Я видел в этом циничный дипломатический ход, целью которого было представить ситуацию таким образом, что именно вступление в войну России сыграло решающую роль в победе». Советский Союз пообещал вступить в войну на конференции в Ялте и подтвердил это обещание в Потсдаме. Таким образом, по мнению Трумэна, СССР должен был принять участие в войне в силу взятого на себя международного обязательства, но «ничто не обязывало Соединенные Штаты и союзников обеспечивать Россию предлогом для разрыва отношений с Японией». Далее Трумэн объясняет, почему ему так претила идея об участии в войне России: «Я не хотел, чтобы русские пожали плоды долгой, горькой и благородной борьбы, к которой они не имели никакого отношения». Бирнс же писал, что, на его взгляд, «Соединенные Штаты не должны быть поставлены в такое положение, когда они просят другое государство нарушить свои обязательства без убедительной и уважительной причины», при этом упуская из вида тот факт, что эти соображения совершенно не волновали Рузвельта, когда он заручился обещанием Сталина вступить в войну на Дальнем Востоке. «Убедительная и уважительная причина» нарушить пакт о нейтралитете была именно тем, чего так отчаянно добивался Сталин, однако Трумэн и Бирнс решительно отказывались пойти ему навстречу.

В своих воспоминаниях Бирнс был более откровенен:

Я должен честно признать, что в свете того, что нам было известно о действиях Советского Союза в восточной Германии и о нарушениях Ялтинского соглашения в отношении Польши, Румынии и Болгарии, я был бы удовлетворен, если бы русские решили воздержаться от участия в этой войне. Несмотря на упорное нежелание Японии соглашаться на безоговорочную капитуляцию, я верил, что атомная бомбардировка окажется успешной и заставит японцев принять капитуляцию на наших условиях.

В этой фразе прекрасно разъяснена последовательность событий, рассчитанная Трумэном и Бирнсом: опубликование Потсдамской декларации с требованием безоговорочной капитуляции – отказ Японии – использование атомной бомбы – капитуляция Японии до вступления в войну Советского Союза.

Ни Трумэн, ни Бирнс не хотели удовлетворять пожелания русских и от имени США приглашать Советский Союз к участию в войне с Японией. Однако и игнорировать просьбу Молотова или отвечать на нее прямым отказом тоже было нельзя. Поэтому 31 июля Трумэн написал Сталину личное письмо, в котором предлагал обосновать объявление Советским Союзом войны Японии Московской декларацией от 30 октября 1943 года и статьями 103 и 106 Устава ООН. По словам Бирнса, Трумэн сказал ему, что Сталин «дал высокую оценку» письму Трумэна. Если кремлевский вождь действительно высказался в этом духе, то это, конечно, было притворством высочайшей пробы, поскольку такое письмо было не чем иным, как пощечиной. В конце концов Сталин так и не прибег к этим юридическим уловкам, придуманным американцами для обоснования советского нападения на Японию [Truman 1955: 402–404; Byrnes 1947: 208].

С точки зрения Сталина, вся история с опубликованием Потсдамской декларации была ярким примером американского двуличия. То, как США поступили с Советским Союзом в этой ситуации, встревожило его гораздо больше, чем все недомолвки Трумэна насчет атомной бомбы. Его план на игру был полностью испорчен. Кроме того, Сталина, безусловно, глубоко оскорбило то, что Трумэн и Черчилль за его спиной опубликовали декларацию, носящую имя того самого места, где он принял их в качестве хозяина. Что еще важнее, Сталин понял, что этот поступок Трумэна однозначно свидетельствовал о намерениях США добиться капитуляции Японии без помощи Советского Союза. Советский вождь решил вступить в войну как можно скорее – до того как атомная бомбардировка вынудит японцев капитулировать. Теперь гонка между СССР и США перешла в решающую фазу.

Судзуки отвечает «мокусацу»

26 июля полковник Суэнари Сираки из Разведывательного управления Генерального штаба сообщил руководству Генштаба тревожные новости. Советский Союз уже перебросил на Дальний Восток около 1,5 миллиона солдат, 5400 самолетов и 3400 танков. На маньчжурской границе было замечено движение советских танков и разведывательных соединений. Было непохоже,