Шрифт:
Закладка:
К 24 июля Трумэн и Бирнс утвердили итоговый вариант Потсдамской декларации. По словам Бирнса, ему был передан черновик Стимсона. После того как пришли новости об испытаниях атомной бомбы, Бирнс внес последние правки: «Копия, хранящаяся в моем архиве, подтверждает, что в текст были внесены некоторые предложения Черчилля, и сам президент оставил пером пару пометок». Мы не знаем, какие правки были сделаны Бирнсом, а какие Трумэном, и когда это случилось. Но очевидно, что кто-то из них вычеркнул следующее дополнение к пункту 12, сделанное Объединенным комитетом начальников штабов: «Японскому народу будет позволено самому выбрать будущую форму правления при условии предоставления достаточных гарантий, что подобные акты агрессии не повторятся в будущем». В такой редакции этот параграф звучал более жестко и менее ясно отвечал на вопрос о статусе императора. Черчилль и Иден предложили Трумэну с Бирнсом внести некоторые правки в этот документ. Американцы отвергли их предложение о том, чтобы адресовать ультиматум правительству Японии, а не японскому народу, но согласились на то, чтобы оккупация осуществлялась не напрямую оккупационными силами союзников, а косвенно – через японскую администрацию [Byrnes 1958: 296][265]. Впрочем, правительство Великобритании и не настаивало на сохранении монархического строя. Ввиду сильного сопротивления со стороны Трумэна и Бирнса Черчилль с Иденом решили не требовать пересмотра решения о безоговорочной капитуляции.
Стимсон также предпринял последнюю благородную попытку внести изменения в текст Потсдамской декларации. Ссылаясь на то, что в интересах США остановить экспансию Советского Союза в Азию, он в самый последний момент попытался включить в декларацию обещание сохранить в Японии монархическую форму правления. Встретившись с Трумэном 24 июля, Стимсон постарался вновь внести в текст ультиматума эти слова, вычеркнутые ОКНШ. Вот что он писал в своем дневнике:
Затем я говорил о том, как важно было, по моему мнению, убедить японцев в неприкосновенности их династии, и что включение этого обещания в официальное предостережение было очень важно и могло сыграть ключевую роль в том, примут ли японцы эти условия или отвергнут их.
Трумэн ответил на это, что уже отослал документ Чан Кайши и потому не может больше ничего в нем менять. Тогда Стимсон попросил Трумэна «внимательно проследить за тем, чтобы японцам передали эту информацию устно по дипломатическим каналам, если окажется, что это единственное, что удерживает их от прекращения сопротивления». Трумэн заверил его, что полностью разделяет эту позицию и что он обо всем позаботится[266]. Несмотря на все усилия Стимсона, Трумэн уже все для себя решил. Бирнс не стал отказываться от формулировки «безоговорочная капитуляция» и не дал никаких гарантий в отношении императора, и Трумэн с ним согласился. Заверение президента, что он будет держать в голове совет Стимсона, было пустым обещанием, и Трумэн совершенно не собирался его выполнять.
Почему Бирнс и Трумэн отвергли совет Стимсона вновь включить в текст декларации слова о том, что Японии будет позволено сохранить конституционную монархию? Вот что по этому поводу сказано в дневнике Уолтера Брауна за 24 июля:
Дж. Ф. Б. рассказал о деталях мирного предложения, сделанного япошками России. Японский посол в России предостерег свое правительство, что если Япония останется в войне, то ее ждет та же судьба, что и Германию. Император ответил, что они будут сражаться до последнего солдата, если требование о безоговорочной капитуляции не будет пересмотрено[267].
Можно предположить, что ключевую роль в решении, принятом Бирнсом и Трумэном, сыграла перехваченная вторая телеграмма Того от 21 июля.
Биограф Бирнса Дэвид Робертсон утверждает, что, по мнению Бирнса, телеграмма от 21 июля скорее говорила о «намерении Японии продолжить сражаться, чем о готовности согласиться на безоговорочную капитуляцию» [Robertson 1998:431]. После войны Бирнс писал:
Эта телеграмма <…> очень меня расстроила. Это означало использование атомной бомбы; вероятно, также и вступление в войну России. У меня нет никакого сомнения в том, что только опустошение, произведенное нашим новым оружием, которое было использовано всего дважды, заставило японских милитаристов наконец капитулировать [Byrnes 1958: 308].
В телеграмме Того от 21 июля говорилось, что «у Японии не будет другого выбора, кроме как сражаться до последнего солдата, если враг продолжит настаивать на безоговорочной капитуляции», но также там было сказано, что «весь смысл московских маневров заключался в том, чтобы добиться капитуляции – но только не безоговорочной». Стимсон и Форрестол тоже прочли эту телеграмму, но пришли к совершенно иным выводам, чем Бирнс. Форрестол писал: «[Руководство Японии] в конце концов решило, что война должна быть продолжена со всем усердием и отчаянием, на которые была способна японская нация, но только если единственной альтернативой этому является безоговорочная капитуляция» [Mills 1951: 76]. Форрестол и Стимсон заключили, что Япония может прекратить сопротивление, если Соединенные Штаты пересмотрят свое требование о безоговорочной капитуляции и согласятся с тем, чтобы сохранить в Японии конституционную монархию и существующую династию.
Однако Бирнс относился к формулировке «безоговорочная капитуляция» так трепетно, словно она была высечена в камне. Робертсон объясняет эту непоколебимость госсекретаря тем, что он испытывал давление со стороны американского общественного мнения [Robertson 1998:435]. Однако вполне вероятно, что не менее важную роль играл и другой фактор. Вот что Браун еще записал в своем дневнике за 24 июля: «Дж. Ф. Б. все еще надеется выгадать время, веря, что после атомной бомбы Япония капитулирует и Россия не успеет принять большое участие в бойне, благодаря чему мы сможем продавить свои требования насчет Китая»[268]. А вот слова Форрестола: «Бирнс сказал, что очень надеется завершить японское дело до того, как вмешаются русские, держа в уме ситуацию с Дайреном и Порт-Артуром» [Mills 1951:78]. Когда Форрестол напомнил Бирнсу, что, по словам Трумэна, «главной задачей