Стимсон был впечатлен отчетом Гровса и зачитал его вслух Трумэну и Бирнсу в Малом Белом доме. После этого чтения президент выглядел «крайне оживленным». Трумэн поблагодарил Стимсона за известия, которые внушили ему «совершенно новую уверенность», и снова сказал военному министру, что рад его приезду в Потсдам. Черчилль подметил, что на состоявшемся на следующий день совещании Трумэн «из-за чего-то находился в очень приподнятом настроении духа и самым решительным образом противостоял русским». О том же в своем дневнике писал и Макклой: «Большая Бомба придала Трумэну и Черчиллю твердости, после того как они получили отчет Гровса. На следующем совещании они вели себя как мальчишки с большим красным яблоком, о котором никто не знает». Реакцию Трумэна на новость об успешном испытании «Тринити» заметили многие, но ни очевидцы этих событий, ни историки никогда ничего не писали о том, как восприняли перемену в поведении западных союзников Сталин и советская делегация[248].

В течение следующих двух дней Стимсон был занят борьбой со своими оставшимися в Америке подчиненными. Когда он вернулся в свою временную резиденцию в Бабельсберге, его ожидала там совершенно секретная телеграмма от Гаррисона: «Все ваши местные военные советники, занятые в подготовке, однозначно предпочитают ваш любимый город и будут счастливы использовать его в качестве первой цели, если те, кто в пути, выберут его из четырех возможных мишеней с учетом местных условий в момент атаки». Стимсон считал, что ему уже удалось вычеркнуть Киото из числа городов, предназначенных для атомной бомбардировки. Однако Гровс вновь внес «любимый город» военного министра в этот список в качестве приоритетной цели атаки. Гровс с самого начала мечтал сбросить первую бомбу именно на Киото, чтобы продемонстрировать ее мощь на примере изолированной от остальной Японии древней столицы, окруженной горами. По его мнению, японцы потеряли бы волю к сопротивлению, увидев, как их древние храмы и сады обратились в прах. Разъяренный этим нарушением субординации со стороны Гровса, Стимсон немедленно отправил Гаррисону телеграмму, не дожидаясь одобрения президента: «Не знаю о каких-либо факторах, которые могли бы изменить мое решение. Наоборот, новые факторы здесь скорее подтверждают его»[249]. Этими «новыми факторами», по-видимому, было скорое вступление в войну Советского Союза.

Между тем пришла еще одна телеграмма от Гаррисона: «Пациент быстро поправляется и будет готов к последней операции в начале августа. Сложные приготовления к процедуре проходят так быстро, что о перемене планов мы узнаем не позднее 25 июля». На следующий день Стимсон показал Трумэну обе эти телеграммы. Трумэн был «исключительно доволен» тем, что им «удалось ускорить график». Он был счастлив узнать, что атомная бомба будет готова к использованию до того, как в войну вступят русские. Что касалось выбора цели, то он одобрил исключение Киото из этого списка. Также Стимсон встретился с Арнолдом, и тот тоже согласился с ним насчет Киото[250].

В десять часов утра 23 июля Бирнс позвонил Стимсону и спросил его, как продвигаются работы по проекту S-1. Для госсекретаря было крайне важно получить полное представление о временных рамках. По запросу Бирнса Стимсон послал Гаррисону очередную телеграмму: «Мы предполагаем, что операция может начаться в любой день начиная с 1 августа. Как только будет возможно, сообщите нам более точную дату; пожалуйста, напишите нам об этом сюда, где очень ждут эту информацию». Он также известил Гаррисона, что Киото должен быть исключен из списка потенциальных целей, и написал, что это решение было утверждено «высшим руководством». Вскоре после отправки этой телеграммы Стимсон получил в ответ от Гаррисона два сообщения. В первом были перечислены города, выбранные для бомбардировки: Хиросима, Кокура и Ниигата[251]. Киото был спасен, но участь Хиросимы была предрешена.

Благодаря неустанным хлопотам Стимсона древнюю столицу Японии удалось уберечь от ядерного апокалипсиса. Однако сохранение японского национального достояния было не единственной причиной, побудившей Стимсона отстоять Киото. У его действий был еще и политический мотив. 24 июля Стимсон и Трумэн разговаривали об атомной бомбе. Стимсон написал в дневнике: «Он [Трумэн] особенно энергично согласился с моей мыслью о том, что если мы не исключим [Киото], то чувство горечи, вызванное столь жестоким актом агрессии, не даст японцам склониться на нашу сторону во время долгого послевоенного периода и скорее толкнет их в сторону русских». Пощадив Киото, указывал Стимсон, Соединенные Штаты смогут «расположить к себе Японию в том случае, если русские проявят какую-либо агрессию в Маньчжурии». Выбор не только цели, но и времени атомной бомбардировки был напрямую связан с моментом вступления в войну Советского Союза. Вот что говорилось в ответной телеграмме Гаррисона:

Оперировать можно в любой день после 1 августа с учетом состояния здоровья пациента и погодных условий. Если исходить только из состояния пациента, есть некоторые шансы на проведение операции с 1 по 3 августа, хорошие шансы на 4 или 5 августа, и если не будет непредвиденного рецидива, то можно быть уверенным, что операция пройдет до 10 августа[252].

Утром 23 июля к Стимсону пришел Гарриман и сообщил ему о «новых требованиях, сделанных русскими». Мало того, что они предъявляли такие требования в отношении Европы, теперь они могли настаивать на передаче им полной опеки над Кореей. Придя в Малый Белый дом, Стимсон передал президенту слова Гарримана и сказал, что попросил Гаррисона указать точную дату, когда можно будет сбросить атомную бомбу. В своем дневнике военный министр записал:

Он [Трумэн] ответил мне, что подготовленная нами прокламация лежит у него на столе, что он одобрил наши последние поправки к ней и что он готов опубликовать ее, как только будет известен точный день операции. Мы недолго поговорили о последних требованиях Сталина, и он подтвердил мне то, что я уже слышал. Однако он сказал, что Соединенные Штаты занимают твердую позицию, и явно очень рассчитывал на новости о проекте S-1[253].

В голове Трумэна время предъявления ультиматума, вступление СССР в войну и атомная бомбардировка были вещами, тесно связанными между собой.

По словам Гаррисона, точная информация о том, когда будет возможно провести ядерную атаку, должна была стать известной к 25 июля. Сброс атомной бомбы на Японию мог быть произведен в первую неделю августа. С учетом того, что Советский Союз обязался вступить в войну в середине августа, Трумэн был уверен, что атомная бомба будет готова к использованию до того, как у русских появится возможность напасть на японцев. Однако перед тем, как сбросить бомбу,