кемпинге? — Вопрос вырывается прежде, чем я успеваю его остановить, прежде, чем я успеваю напомнить себе, что это не тот разговор, на который мне нужны ответы. Я сказал себе, что оставлю это в покое, что отброшу все дальнейшие мысли о том, что я чувствую к ней. Она дала мне свой ответ, когда не смогла дать его мне.

Но очевидно, что, хотя я и закончил мучить других, я еще недостаточно помучил себя.

— Может быть, немного лучше, — тихо говорит она, ее взгляд все еще сканирует комнату. — Я думаю, здесь будет мило и уютно, с горящим огнем. Тепло.

— Тогда я займусь этим, — обещаю я ей. — Посмотри, нет ли в том шкафу одеял, пока я буду заниматься огнем?

Шарлотта кивает, ставит сумки и идет, чтобы проверить, пока я опускаюсь на колени у камина. Я чувствую, как каждый дюйм моего тела протестует, когда я раскладываю хворост и поленья. Мое плечо снова начинает пульсировать. Адреналин, который вел меня, давно выветрился, и я болезненно ощущаю каждый синяк и царапину.

Огонь вспыхивает как раз вовремя, чтобы я услышал мягкие шаги Шарлотты позади себя.

— Я нашла еще одеял, — тихо говорит она, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. В свете костра она выглядит еще красивее, чем обычно, и моя грудь болит.

Ее взгляд скользит по мне, и я вижу беспокойство в нем, когда она дергает уголок губы между зубами.

— Тебе нужно привести себя в порядок, — тихо говорит она. — Эта рана на лбу… и на плече. — Она снова смотрит на меня, оценивая. — Иди, сядь на кровать, я помогу.

Что-то в моей груди сжимается при мысли о том, что она так ко мне прикасается. Заботится обо мне. Сексуальные прикосновения для меня не новость, но привязанность, забота — это вещи, с которыми я не знаком. То, чего я никогда не позволял себе хотеть или иметь. Желание привязанности опасно. Захватывающе.

Как и сама Шарлотта.

— Я могу сделать это сам. — Говорю я ей, с трудом поднимаясь с пола. Но слова произносятся слабо, неуверенно. Легко понять, что на самом деле я хочу, чтобы она ко мне прикоснулась. Хочу снова почувствовать ее руки на себе, хотя бы на несколько минут.

Шарлотта долго смотрит на меня и качает головой.

— Позволь мне помочь, — мягко настаивает она, снова указывая на кровать. — Тебе больно. Ты не должен сам с этим разбираться, не тогда… когда я могу и хочу помочь.

Что-то в этих последних словах ударило меня, как удар, словно она сказала, что доверяла мне раньше. Я с трудом сглатываю, слегка киваю ей, иду к кровати, осторожно садясь на край. Шарлотта роется в одном из больших пластиковых пакетов, достает аптечку и кладет ее рядом со мной.

Она колеблется, открывая ее, снова бросая на меня взгляд.

— Ты можешь снять рубашку? — Медленно спрашивает она, сжимая губы. — Чтобы я могла увидеть, насколько все плохо на самом деле.

Проходит мгновение. Я чувствую, как она напряжена рядом со мной, пока я размышляю, стоит ли мне это делать. Но в конце концов мне придется сменить одежду, рассуждаю я, хотя я знаю, что это совсем не то же самое, что сидеть здесь без рубашки в свете огня, пока Шарлотта помогает мне обработать раны.

Я смотрю на нее, ища повод сказать «нет», сказать ей, что это плохая идея. Я вижу царапины на ее руке, уже очищенные, но все еще красные и злые, и жестикулирую в их сторону.

— Тебе нужно подлатать себя, — начинаю я говорить, и она поджимает губы, пристально глядя на меня.

— Пока что я в порядке. Просто сними рубашку, Иван.

Я колеблюсь еще секунду, но наклоняюсь, медленно снимая рубашку.

25

ИВАН

Движение дергает мое травмированное плечо, и я вздрагиваю, стараясь не думать о том, как будут ощущаться долгие часы вождения, которые мне еще предстоит провести. Глаза Шарлотты расширяются, когда я отбрасываю рубашку в сторону, и как бы мне ни хотелось думать, что это из-за моей мускулистой груди и давно приобретенных татуировок, она уже видела их раньше. Я знаю, что это из-за того, что она еще видит.

— Черт, — выдыхает она, и я опускаю взгляд, следуя за ее взглядом. На моей груди и ребрах расцветают синяки от того места, где мы с Антоном подрались, и я чувствую, как из раны на лбу снова начинает сочиться кровь, прорываясь сквозь засохшую кровь.

Каким-то образом вид синяков заставляет чувствовать себя еще хуже. Я втягиваю воздух, когда Шарлотта молча тянется за антисептической салфеткой, разрывает ее и начинает проводить ею по царапинам и ссадинам на моей коже. Она смотрит на ту, что на лбу, в последнюю очередь, морщась, когда начинает наклоняться.

— Это будет больнее, — извиняется она, разрывая новую салфетку. — Но мне нужно ее протереть.

— Я знаю, — мрачно бормочу я, пытаясь сосредоточиться на чем-то, кроме спирта, который она собирается прижать к моей открытой ране. К сожалению, самое близкое, на чем можно сосредоточиться, — это грудь Шарлотты, круглая и мягкая на вид под тонким хлопком ее футболки, и очень близко к моему лицу, когда она наклоняется, чтобы нанести антисептик на мой лоб.

Я могу с идеальной точностью вспомнить, как хорошо она ощущалась в моих руках, как идеально она прилегала к моим ладоням, как твердые соски терлись о мою кожу, и какие она издавала звуки, когда я наклонялся и проводил языком по…

Мой член дергается, напрягаясь в тот же момент, когда Шарлотта крепко проводит тампоном по окровавленной ране, и на мгновение резкое столкновение возбуждения и боли заставляет мой мозг полностью замереть, мое тело не знает, как это обработать. Мне никогда не нравилось, когда мне причиняли боль в спальне, и раскаленный добела ожог алкоголя на моей обнаженной плоти нисколько не возбуждает. Но на короткую секунду мой член пульсирует, все еще застревая на том, как близко находится грудь Шарлотты, прежде чем боль полностью сосредоточивается, и мое возбуждение мгновенно угасает.

Это, мрачно думаю я, пока Шарлотта продолжает вычищать запекшуюся кровь, накопившуюся за несколько часов, войдет в историю как один из самых запутанных моментов моей жизни.

— Возможно, придется наложить швы. — Говорит Шарлотта, нахмурившись, отстраняясь и глядя мне на лоб. — Но нам придется обойтись повязками-бабочками. Подожди⁠…

Она поворачивается, роется в аптечке, и я чувствую легкое головокружение, когда движение ее тела приносит волну ее запаха, теплого и сладкого, прямо в мой нос. Она не пользуется никакими духами — это просто