Мирай слабо улыбнулась и кивнула:

– Понятно. Что будете делать дальше?

– Подождем, пока он выздоровеет, и потом вместе поймаем Ратрина, моего бывшего преподавателя в институте, человека, загубившего не один десяток судеб благодаря своей коррупционной душонке, – а также некоторых знакомых Адама по криминалу.

– И как вы хотите это провернуть?

– Пока не знаю, но что-нибудь придумаем. Время еще есть. После всего будем ждать суда Адама.

– Все-таки его посадят, – мрачно усмехнулась Мирай.

– Да, он сам этого захотел. Бог знает почему. Единственное, возможно, ему смягчат приговор из-за сотрудничества со следствием.

– Может, это его путь к искуплению?

– Какое еще искупление?

– Ну ты даешь, Рэй. Забыл, что ли, как он брата вашего общего друга завалил? Наверное, его совесть мучает.

– Кстати, а ведь ты права… Мы косвенно затрагивали эту тему еще тогда, в лесу, но ни разу не говорили об этом лично, в спокойной обстановке. Надо бы исправить это.

– Пойдешь к нему?

– Да, с твоего позволения.

– Ну ладно.

– Кстати, а ты что-нибудь своей маме обо мне говорила?

– Только то, что ты якобы подвернул ногу и какое-то время полежишь дома. – Мирай подмигнула мне.

– Хе. Спасибо. Ну, я пойду. Напишу тебе, как освобожусь!

– Хорошо. До встречи!

Я быстрым шагом направился к своему бедному другу, лежащему уже третий день с четырьмя пулевыми.

В фойе я просидел полчаса перед тем, как меня пустили к Адаму. Вообще, в последние дни время тянулось непозволительно долго. Таково, конечно, было лишь мое восприятие, но скука местами заставляла клевать носом – мне даже думалось, что я старею. Благо эти полчаса в больнице – ничто по сравнению с теми часами, которые за день приходилось проводить наедине с самим собой.

Адам полулежа отрешенно смотрел в окно. Пепельно-свинцовые тучи низко плыли над городом с угрозой устроить снегопад исполинской силы. Впрочем, белая крупа уже сухо билась о стекло, создавая довольно унылую атмосферу. Как ни посмотри – даже романтики не разглядишь. А ведь весна была уже не за горами.

– Привет! – Я медленно прошел к койке и сел на стул возле нее.

– А, да, привет.

Мой друг почему-то был очень вялым. Словно впитал весь тлен сегодняшней погоды.

– Слушай, а ты умеешь играть на фортепиано? – спросил я, чтобы как-то разбавить обстановку.

Края губ Адама чуть шелохнулись.

– Нет, с чего бы? И это первое, что ты хочешь у меня спросить?

– Да. Мне просто сегодня сон приснился, где мы с тобой играли вместе.

– В четыре руки?

– Угу. Как мастеровитые пианисты.

– Ну и сны у тебя, конечно, ха. Как плечо?

– Да болит еще, но несильно. Меня подлатали, в принципе. Пройдет через месяц-другой. Ты-то сам как?

– Мне сказали, недели две валяться придется.

– Не так уж и долго. Я думал, будет дольше.

Адам отвел взгляд в окно, и я разглядел в его лице что-то трагичное. Меня это встревожило.

– С тобой всё хорошо?

– Рэй…

Он выдержал паузу в секунд десять.

– Да?

– Как ты относишься к двойному самоубийству?

Эти слова заставили меня ощутить адреналин впервые со дня перестрелки в лесу. Я не ожидал, что тон разговора так резко изменится, хоть и закрадывались кое-какие подозрения еще на входе в палату.

Первые мгновения я просто не мог раскрыть рта: слова вязли на языке, ускользали. Но промолчать было невозможно, поэтому первым, что донеслось из моих уст, стало:

– Ч-что ты такое говоришь? К чему такие вопросы?

– Хех. – Опять этот депрессивный смешок, подобный тому, что я когда-то не раз слышал от Мирай. – Да не важно, просто подумал, может, ты, ну… – Он не мог составить нормального предложения. – Короче, забудь, я… пошутил.

– У тебя очень странные шутки.

Я взял Адама за руку. За ту, которая, верно, не поднималась уже не один час.

– Прости, – только и ответил он.

– Что с тобой? Скажи мне, пожалуйста. Я помогу всем, чем смогу, но не говори о самоубийстве, прошу.

Адам вздохнул и, отчаянно взглянув на меня, сказал:

– Я всё еще чувствую пустоту. Ту пустоту, которая появляется, когда приходит осознание, что всё то время ненависти и гнева, которые я испытывал к тебе, было напрасно. Я думал, это пройдет, но всё же… не покидает ощущение, что никогда не прощу себе то, что сотворил. Поэтому я хочу умереть. Поэтому я вызвал тебя на дуэль. Поэтому плакал тогда. Рэй, я не знаю, что делать. Ничего не понимаю, и мне страшно. Ей-богу, с каждым днем становится всё страшнее. И тело еще ломит, такая боль! – Из-под его век потекли струйки. Он закрыл лицо ладонями и опустил голову, начав всхлипывать. – Кого мне надо было ненавидеть раньше и кого мне ненавидеть теперь?

Вот это исповедь. Меня охватил мандраж. Оглушенный услышанным, я застыл. В поток сознания хлынуло так много мыслей, сердце заполнило так много переживаний, что меня перемкнуло. «И как, черт возьми, ответить? Ну как? Ничего не лезет в голову…»

– Адам…

«Нет, слова тут ни к чему. Что тут вообще уместно?»

– Только давай без твоей доброты! – вдруг кидает он, хныча. – Не нужно говорить что-то по типу «не стоит ненавидеть вообще» или «всё хорошо». Ни хрена не хорошо, Рэй. Нисколечко.

– Тогда ты давай без суицидальных мыслей! – неожиданно громко ответил я. – Честно, единственное, что я могу сейчас сделать, – это обнять тебя. По-другому выразить сочувствие не выходит.

Ждать разрешения я не стал – потянулся к Адаму и крепко приобнял его, сдерживая собственные слезы, которые уже успели подступить к горлу. Никакого сопротивления оказано не было. Добрые минуты две мы находились в одной позе, безмолвствуя. И кажется, это дало свои плоды. Адам перестал плакать. Я отстранился от него.

– Я не настроен на беседу, – сказал он, смотря на меня невидяще.

– Понимаю. Оставлю тебя.

Я встал со стула и спиной, не спеша, двинулся к выходу.

– Спасибо. И прости. Обещаю, что больше не буду думать о суициде. Это и впрямь так мерзко…

– Ага. Больше меня так не пугай.

– Приходи завтра. Думаю, мне будет лучше.

Я качнул головой и откланялся.

Вернувшись домой, я отписал Мирай, включил компьютер и поставил музыку на фон. Перекусил простеньким салатом собственного приготовления, заварил кофе и завалился на диван читать Рюноскэ Акутагаву. Мой уставший разум осилил только десять страниц. Дальше сосредоточиться не получалось, хоть тресни. Отложив книгу, я сомкнул веки и стал вслушиваться в сказочный саундтрек Юки Кадзиуры. Из темноты передо мной то и дело выскакивали образы, но тут же ныряли обратно. Еще всплывали осколки воспоминаний прежней жизни. Все-таки я скучал по ней. Чем больше дней проходило, тем больше во мне становилось уверенности в том, что адаптироваться к новой реальности – непосильный труд. События и люди прыгали в сознании вперемешку, заблуждения менялись местами с истинами, слова доносились из ниоткуда, но их смысл не удавалось уловить, – хаос в голове порождал громадный смерч. Вмиг я ощутил боль, точно мозг кто-то просверливал дрелью изнутри.

«Нет! Слишком сложно. Зачем я думаю обо всём сразу и пытаюсь расставить всё по