Шрифт:

Закладка:

Сделать

Перейти на страницу:

из Варшавы, о котором я говорил выше, звали Владислав Бартошевский. В рукописи этой книги, там, где он перечисляет основателей организации "Жегота"{15} - Совета помощи евреям, - он зачеркнул черными чернилами одно имя. Это было его собственное имя. Но я отказываю ему в праве на такую скромность. Я делаю это не в отношении профессора, почетного доктора Владислава Бартошевского, автора бесчисленных трудов по современной истории, хроник и справочников по проблематике немецко-польско-еврейских отношений и по времени оккупации Польши, но в отношении 21-летнего юноши Владека Бартошевского, который вскоре после своего освобождения из концентрационного лагеря Освенцим{16} не пожелал искать себе никакой другой деятельности, кроме как спасать евреев от смерти от рук немцев. Единственной установленной за это мерой наказания тогда была смертная казнь, даже если речь шла только о мимолетной, разовой помощи, оказанной одному еврею.

У меня есть склонность к статистике. Но я не знаю, пытался ли кто-нибудь когда-нибудь подсчитать средние шансы на выживание польских участников движения Сопротивления. Без сомнения, они были различными в зависимости от того, шла ли речь о тех, кто работал в больших городах, или о других, для которых районом боевых действий были леса и луга. Но обстоятельства, в которых должны были действовать спасители евреев, были исключительными и не шли ни в какое сравнение с положением подпольщиков.

Во-первых, не везде в "Европе под свастикой" помогать евреям было смертельным вызовом, но в Генерал-губернаторстве это было так до его последнего дня.

Во-вторых, ввиду массовых убийств, совершаемых немцами, само польское население постоянно сильно сокращалось во время оккупации, поэтому заранее было ясно, что спасти можно было только небольшую часть из множества беззащитных жертв. На этот счет с самого начала не было никаких иллюзий.

Будни спасителей евреев изобиловали критическими ситуациями, о чем рассказывает Бартошевский в этой книге. Какие-либо планомерные действия с достаточной защитой от доносчиков, вымогателей, от немецких ловушек и провокаций были исключены. Что бы ни было запланировано и подготовлено, оно часто срывалось по воле какого-нибудь злого случая, и спасителю, не отступившему своевременно, а готовому пойти на возрастающий риск, иногда приходилось разделять смертную участь с евреями.

Можно опасаться, что наш век войдет в историографию как век геноцида. Польская земля стала первой европейской ареной современного геноцида. В то время многие удивлялись, почему такие колоссальные массы людей не оказывали сопротивления. Несколько десятилетий спустя, когда посреди мира во всем мире ареной геноцида оказалась Камбоджа, уже стало понятно, что даже величайшее мужество само по себе ничего не может сделать против огромного превосходства в силе. Как мы уже узнали, зло многообразнее и также эффективнее в своем кровожадном наступлении, чем добро{17}.

Так что Владиславу Бартошевскому очень повезло, что он остался в живых. (То, что он пережил позже - это другая история{18}.) С самого начала он был активным подпольщиком и журналистом, а после войны стал ведущим знатоком жестокого времени оккупации. Он христианин и действовал как христианин. Но в его сочинениях едва ли можно найти соображения моралистического характера. Во всех своих книгах он обращается к читателям, чтобы прошлое не было забыто.

Таким образом, он стал летописцем истории оккупации и исследователем обоих Варшавских восстаний - еврейского 1943 года и последнего 1944 года, когда вся Варшава была разгромлена и половина ее жителей была уничтожена. Его очерки, хроники и книги, даже если разделить их на несколько авторов, для каждого из них могли бы стать поводом для награждения. Большие тома современной истории авторства Бартошевского стали незаменимыми источниками для каждого исследователя того времени. Отрадно и похвально, что молодой человек из Варшавы 1942 года не увяз в своих журналистских попытках того времени, а развился до широко известного, образованного, разностороннего историка. Поистине здесь можно говорить об удачном взаимодействии врожденного ума, трудолюбия, одаренности и интеллектуального взросления.

Но для меня в нем важно нечто совсем другое. "Никогда на полях человеческих конфликтов - говорил Уинстон Черчилль по поводу воздушной войны за Англию - не зависело для человечества так много от столь немногих". Этими немногими были английские летчики, равные по силе немецким. А Бартошевский является одним из немногих, безоружных, кто в неравной борьбе, имея в своем распоряжении единственное добро - собственную жизнь, спасли не только множество других человеческих жизней, но и честь нашей нации.

Берлин, в марте 1983{19}.

Послесловие переводчика

Книга Владислава Бартошевского о Варшавском гетто с предисловием Станислава Лема в Германии была издана несколько раз (последний раз - в 2015 г.), была переведена на английский язык и издана в США и Великобритании. А в 1986 г. Лем написал еще одно предисловие к другой книге Бартошевского, изданной на немецком языке, - "Извлекаем ли мы уроки из истории?"{20} - сборнику статей о военной и послевоенной истории Польши. Из всего предисловия приведем только одно воспоминание Станислава Лема - очень личное и важное: "Я до сих пор помню тот момент, когда более тридцати лет назад я осознал примирение с немцами (и сейчас с этим согласен). Я тогда выбирал себе обувь в берлинском универмаге, и ко мне подошел ребенок лет четырех и начал болтать на своем детском немецком языке, показывая мне рисунки в только что купленной книге. Абсолютная невинность маленького мальчика, с которым мы рассматривали цветные картинки, оказалась окончательным аргументом для моего разума - несмотря на его герметичность. Но, конечно, превратить память в чистый белый лист все равно была не в силах".

Перевод с немецкого: Виктор Язневич

Стихи

Олег Поляков

***

Ни вспоминать, ни помнить не хочу.

Не помнить и не вспоминать -

не в силах,

Как ты, смеясь, из сада приносила

И грызла недозрелую алычу,

Как появлялась в ливни и в мороз,

Не ведая ни жалости, ни страха,

Как исчезала, оставляя запах