не сделалось причиною беспорядков по всей Вселенной, однако же он не успокоился»; поэтому, рассуждалось в указе, «мы сочли необходимым собрать собор, дабы искоренить весь диавольский корень» (Деян. Ш, 157). Мог ли, спрашиваем, ожидать себе добра Флавиан на предполагавшемся соборе, в силу подобных указов? И не должен ли был он считать свое дело, а с ним вместе и дело православных, наперед предрешенным, и притом совершенно не в его пользу? Императорская власть, руководимая такими врагами православия, как Хрисафий, постаралась даже сколько возможно ослабить сторону православных на соборе, устранив от собора наиболее ревностных из них. Так поступил император с блаженным Феодоритом епископом Кирским, этим проницательным врагом монофизитства, умевшим оценить опасность этого нового учения на самых первых порах развития оного, в высочайшем послании, адресованном к Диоскору, читаем: «Феодориту Кирскому мы повелеваем не прежде прийти на собор, как когда угодно будет всему собору, чтобы и он присутствовал на нем. Если же возникнет какое-либо разногласие касательно его, то мы повелеваем без него собраться собору и решить то, что повелено» (Деян. III, 148). Это устранение Феодорита от собора совершается под предлогом склонности его к несторианству (Деян. III, 158). Оно было условное, но равнялось безусловному, как скоро возьмём во внимание, кто был председателем собора; мог ли Диоскор допустить присутствие на нем Феодорита, ревностного приверженца православия? Между тем как сторона православных на соборе, вопреки всякой справедливости, ослаблялась, партия монофизитская на нем всячески усиливалась по воле императорский. Так указом вызван был к присутствовавнию на соборе с правом голоса архимандрит Варсума из Сирии, хотя по канонам он не мог быть членом собора, ибо таковыми были лишь епископы. Он вызван потому, говорил указ, что он вместе с другими архимандритами «ведет борьбу против некоторых восточных епископов, зараженных нечестием Нестория» (Деян. III, 152. 153), т. е. по попросту против епископов православных, которых монофизитствующие обзывали именем несториан за то, что они вопреки Евтихию допускали во Христе два естества по воплощении (это видно из Деян. III, 157). Но со всем этим мы еще не достаточно оценим все выгоды, какие должна была иметь на своей стороне партия монофизитская на соборе, если не укажем еще на те широкие полномочия, которые давались императорским светским чиновникам Елпидию и Евлогию в делах этого собора. «Если усмотрите, что кто-нибудь начинает возмущение или беспорядки (на соборе) в оскорбление святой вере», так говорилось в инструкции императорскому чиновнику Елпидию, — «такового отдать под стражу» (Деян. III, 154). Само собою разумеется, что партия, преобладающая на соборе и притом имевшая на своей стороне светскую власть, могла воспользоваться против членов противной стороны и этим правом сколько угодно; а такова именно и была партия Диоскора и Евтихия. «Притом, говорилось далее в инструкции, те, кто прежде судил архимандрита Евтихия, должны присутствовать и молчать на соборе, не имея звания судей, но ожидать общего мнения всех прочих отцев, потому что ныне обсуждается то, что определено было прежде самими ими» (Деян. III, 155). То есть назначался неправедный суд, в котором подсудимый не мог ни слова сказать в свою защиту; говорить в свою пользу и в свое оправдание значило бы для стороны Флавиана нарушать императорскую волю и следовательно попасть под стражу. Наконец инструкция говорила: «мы послали вам (Елпидию с Евлогием) помощь гражданскую, выдавши нужный приказ проконсулу, и на другие случаи помощь воинскую; для того, чтобы вы при своем собственном старании и при этих вспомогательных средствах в состоянии были выполнить порученное вам (т. е. охранение интересов веры), что настолько же выше всех прочих благ, насколько божественное выше человеческого» (Деян. III, 155). Можно судить, какова будет свобода решений и действий на соборе, когда одна из сторон имела в своем распоряжении даже военную силу. Богохульством отзываются слова этого указа о том, что божественное выше человеческого, когда христианское учение веры устанавливается и определяется мечем солдат!

При таких условиях, неблагоприятных для стороны православных и выгодных для. стороны еретичествующих, открывается собор в Ефесе в 449 году, известный в церковной истории под страшным именем разбойничьего собора. Собор открыл свои заседания в храме Пресвятой Девы Марии (Деян. III, 164), где происходили незадолго пред тем и заседания III Вселенского собора. Днем открытия его был день. 8-го августа[242]. Число участвовавших в нем отцев можно приблизительно полагать между 122–130 (Деян. III, 160–8; 191)[243]. Деяния собора состояли в следующем. После предварительного прочтения нотарием (т. е. секретарем) пресвитером Иоанном некоторых документов, относящихся до открытия собора, императорский уполномоченный Елпидий, обращаясь к собравшимся отцам, сказал речь, в которой между прочим говорил: «ныне Господь всяческих, и Бог Слово Спаситель отдает Себя вам на суд (!) и судящих терпит и удостаивает вас власти высказывать свои мнения, дабы нашедши, что вы судите о Нем правильно, и здесь удостоит вас чести и опять исповедать пред Отцем. Если вы найдете, что некоторые отринули от помышления целость благочестия…, лучше бы им было, как говорит Писание, если бы они не родились» (Деян. Ш, 176). Затем некоторыми членами собора заявлено было, что следуя императорской воле, прежде всего нужно начать рассуждения о вере. На это Диоскор заметил: не о вере собственно нужно вести рассуждения, потому что вера уже утверждена прежними соборами, а нужно исследовать: согласны или нет с объяснениями св. отцев вновь возникшие мнения. «Каноны, говорит он, и соборы определили ясно вероучение, их мы не должны преступать. Когда возникли некоторые вопросы в Церкви, император велел·собраться собору не для того, чтобы излагали веру, которая уже изложена св. отцами, но чтобы мы исследовали поднятые вопросы, согласны ли они с определениями св. отцов наших». «Или вы хотите обновить веру святых отцев?» с затаенными целями, но с видом глубокого благочестия спрашивал Диоскор. Нет сомнения, что устраняя прения о вере на соборе, Диоскор хотел поставить дело так, чтобы собор было лишь судилищем над архиепископом Флавианом, как вводившим какое-то ·новое вероучение сравнительно с тем, какого держались отцы соборов Никейского и Ефесского. Собор на последнее замечание Диоскора: не намеревается ли он, собор, чрез рассуждения обновить веру отцев, отвечал: «если ·кто обновит веру, тот анафема; если кто поколеблет, тот анафема» (Деян. Ш, 167–178). Между тем Диоскор старается все более и более возбудить негодование собора на тех, кто изменяет веру; это он делает с тою «целью, чтобы пользуясь возбужденным негодованием собора на изменяющих веру, подвести и Флавиана под категорию таких нововводителей в вере и осудить. Поэтому Диоскор, выдавая себя за ревностного охранителя целости и неприкосновенности веры, говорил еще: «вера утверждена в Никее и Ефесе, и хотя говорят два