пресса рассыпалась в похвалах. Sunday Times сообщила о сделке как о "личном триумфе" Оппенгеймера, "важном шаге вперед в его предложениях о более тесном деловом сотрудничестве через южноафриканский языковой барьер".¹³⁵ Без "руководящего акта мистера Оппенгеймера", утверждала Rand Daily Mail, сделка никогда бы не состоялась.¹³⁶ Газеты на африкаанс группы Naspers, исторически связанные с Sanlam и Национальной партией в Капской провинции, были настроены одинаково благожелательно. В Блумфонтейне газета Die Volksblad назвала сделку очередным экономическим "прорывом"; времена, когда африканерам приходилось "довольствоваться лишь крохами богатств страны", навсегда ушли в прошлое.¹³⁷ Даже министр экономики Нико Дидерихс поставил свою подпись. Не будучи поглощенной Anglo American, Federale Mynbou захватила "важную долю мира, который до сих пор был ей не по зубам".¹³⁸ Однако в длинной редакционной статье А. М. ван Шур из Die Vaderland высказал предостережение. Сделка не была крупной победой африканерских интересов. Фактически она нанесла смертельный удар идеалу, начало которому положила организация по расширению экономических прав и возможностей африканеров Reddingsdaadbond в 1939 году: независимое приобретение африканерами собственного места и доли в горнодобывающей промышленности. Federale Mynbou теперь была только названием. Его африканерский характер должен был исчезнуть, погрузившись в общее целое General Mining. Усиливая риторику, Ван Шур продолжал: "Конечно, появится больше возможностей для заработка... Но первоначальная идея мертва, похоронена на Холлард-стрит в гробу с 24-каратным золотом".

Сделка вызвала новые споры. Жесткие африканерские националисты считали, что их этнические собратья по бизнесу были обмануты и ассимилированы в подневольные отношения с английским капиталом гладкоречивым "Хоггенхаймером" из Англо. Некоторые англоязычные южноафриканцы считали, с более чем легким оттенком джингоистского самодовольства, что Оппенгеймер заключил с Федерале Минбу сделку со скидкой в знак государственного великодушия. Представление о том, что Anglo American "подарила" General Mining Федерале Минбу "за бесценок", до сих пор бытует среди исследователей экономической истории ЮАР.¹⁴⁰ Однако акции General Mining не были переданы Федерале Минбу в порядке благотворительности. Federale Mynbou приобрела долю Anglo American в General Mining по рыночной цене.¹⁴¹ И тогда, спустя десятилетия после заключения сделки, комментаторы будут рассматривать ее как предтечу политики расширения экономических прав и возможностей чернокожих, проводимой правительством после апартеида. Однако эта аналогия обманчива. Сделка не поощрялась активно правительством Вервурда, и акции General Mining не передавались африканерским бизнесменам как бесплатный обед в коробке с золотыми лентами. Альберт Робинсон, преданный друг Оппенгеймера, считал эту сделку "самым важным актом финансового государственного управления" магната во время его председательства в Anglo.¹⁴² Это утверждение преувеличено. Сделка позволила Anglo обеспечить лучшее управление для General Mining и защитить алмазную монополию De Beers. Таким образом, это был проницательный коммерческий гамбит, продиктованный просвещенными собственными интересами.

Сделка между General Mining и Federale Mynbou, безусловно, иллюстрирует политическую дальновидность Оппенгеймера. Он стремился, с определенной долей долгосрочного успеха, поддержать умеренную тенденцию в африканерском национализме. Таким образом он помог склонить баланс сил в пользу того, что впоследствии стало известно как лагерь верлигтов (или просвещенных) в противовес лагерю веркрамптов (или реакционеров) в африканерском правящем классе. С этой точки зрения действия Оппенгеймера носили политически стратегический характер. Некоторые аналитики считают, что в конечном итоге они послужили легитимации и способствовали урегулированию путем переговоров в 1990-х годах.¹⁴³ Действительно, с середины 1960-х годов в африкаансской прессе с симпатией писали о богатстве и коммерческом мастерстве Оппенгеймера. Это можно объяснить усердием пиар-машины Anglo в преддверии объявления о сделке. Популярный журнал Die Huisgenoot опубликовал серию восхищенных статей с такими заголовками, как "Сила De Beers", ¹⁴⁴ "Корпорация Anglo American: Колосс нашего делового мира",¹⁴⁵ и "Самый богатый человек нашей страны".¹⁴⁶ Семья Оппенгеймеров была изображена как образец гламура. Die Brandwag назвал Мэри Оппенгеймер "жемчужиной Парктауна".¹⁴⁷ Протянув руку сотрудничества африканерским деловым кругам - и познакомив Федерале Мынбу с проблемами золотодобывающей промышленности - Оппенгеймер рассчитывал, что добьется от правительства более благосклонного отношения как к Anglo American, так и к Шахтной палате, в которой доминировали англичане. Вхождение африканеров в Горную палату, которая представляла коллективные интересы работодателей шахт и вела все переговоры о зарплате и коллективные переговоры, разрядило остатки антипатии Национальной партии к горнодобывающей промышленности. Избрание Мюллера на пост президента Палаты в 1968 году стало символическим прорывом в этом отношении. Короче говоря, Оппенгеймер поддержал сделку между General Mining и Federale Mynbou, руководствуясь в основном прагматическими, а не идеалистическими соображениями. Аналогичные мотивы двигали его прогрессивной политикой в 1960-х и 1970-х годах.

 

Прогрессивный 1959-1973

 

"Если бы я мог быть в правительстве, думаю, я был бы очень склонен остаться в политике и попытаться договориться о бизнесе по-другому". Так позднее Гарри Оппенгеймер размышлял о своей преемственности на посту председателя совета директоров Anglo American и De Beers. Лишенный парламентской платформы, Оппенгеймер, тем не менее, оставался заметной фигурой на полемической арене. Он инстинктивно улавливал расчеты власти. Бизнес, как агент экономического развития, мог бы, по идее, стимулировать процесс социальных изменений, но власть имущие в кабинете министров могли сгладить или затормозить его ход. На протяжении 1960-х годов и далее Оппенгеймер использовал свой международный авторитет и глобальные сети, чтобы изменить ход внутренней политики. Его признали самым важным "не членом кабинета министров".² В своих заявлениях для председателя совета директоров корпорации Anglo American Оппенгеймер часто анализировал политическую экономику страны более подробно, чем сообщал о коммерческих событиях и прибылях компании. Они представляли собой альтернативное обращение к государству. Как главный капиталист Южной Африки, слова Оппенгеймера имели вес среди глав западных государств. Он обладал огромной "мягкой силой". В течение длительного времени Оппенгеймер занимался своего рода корпоративной челночной дипломатией, чтобы добиться реформ, прокладывая себе путь из Вашингтона в Уайтхолл. В 1962 году он обедал с президентом Джоном Кеннеди в Белом доме. Через два года после убийства Кеннеди его с удивительной неформальностью принял в том же месте преемник Кеннеди, грузный, похожий на медведя президент Линдон Б. Джонсон. По наблюдениям Оппенгеймера (несколько шокированным), ЛБДж провел суд в президентской ванной комнате, "одетый в пижаму, в процессе стрижки", а затем продолжил беседу со своей кровати.³ Архитектор "Великого общества" осудил апартеид в тоне, который бизнесмен нашел "резким". ХФО ответил, что Южной Африке необходимо найти прагматичный способ ликвидации расовой дискриминации, не подвергаясь риску мести черных против белых и не разрушая парламентскую систему. Но он предупредил, что излишнее иностранное вмешательство - или открытое осуждение националистического правительства - будет мешать, а не помогать делу. Президент Джонсон был сторонником расового равенства у себя дома, но его взгляды на южноафриканский котел несправедливости были смягчены Оппенгеймером и их большим общим другом Чарльзом Энгельхардом.

Премьер-министр Великобритании Гарольд