Взрыв прогремел среди ночи: грохот, подобный раскату грома, — вслед за ним вокруг него начали рушиться стены и потолок. Куда ни посмотри, везде падают глыбы… Потом были крики и огни фонарей, пожарные, которые вытаскивали его из-под завалов, вели сквозь руины его собственной спальни, прося не оглядываться. Едва держась в сознании, он нарушил запрет, оглянулся — и увидел Паолу… вернее, то, что осталось от его жены, потому что из-под огромного цементного блока торчали лишь окрашенные кровью, обугленные рука и часть ноги.

Должно быть, Солано лишился в тот миг чувств, потому что дальше его воспоминания ограничивались больничной палатой, где врач рассказал ему о гибели Паолы и Каролины, о том, что Фатима еще жива, в критическом состоянии. Ее разместили в отдельной палате, с аппаратом, от которого к ней тянулось множество трубок и проводков. Она не реагировала на его голос, но дышала самостоятельно. Он оставался рядом с ней всю ночь, не прекращая молиться. Утром Фатима пришла в себя, и только тогда докторам удалось оценить всю тяжесть ее травм.

Наконец Солано смог предаться скорби, поначалу тихо и скрытно, но затем его беззвучные слезы превратились в мучительные, выворачивающие наизнанку рыдания, которые в свою очередь переросли в надрывный вой — столь оглушительный и исполненный муки, что двум медсестрам пришлось спешно вывести его из здания.

2

Ночь Солано провел в баре, где напился до полного ступора. Утром он проснулся на уличной обочине. Видно, работники бара вынесли его сюда, когда стали закрывать заведение и выяснили, что у него нет при себе ни паспорта, ни денег.

Он понимал, что должен вернуться в больницу. Фатима была жива и нуждалась в нем, в своем отце. Но он не мог заставить себя вернуться и снова увидеть дочь, такую хрупкую и беспомощную. Он не мог рассказать ей, что она никогда больше не сможет ходить, или бегать, или кататься на велосипеде, вообще ничего не сможет делать сама, без чужой помощи. И потом, чем он мог быть для нее полезен? Он не мог вернуть ей ноги или руку. Он мог только жалеть ее, плакать о ней — не смог бы сдержаться. А в этом Фатима точно не нуждалась: ни в его жалости, ни в слезах. Ей будет лучше и вовсе обойтись без отца.

Солано направился к своему дому — туда, где он жил еще совсем недавно. Там его встретили ограждения, но один полицейский милосердно пропустил его поискать бумажник и собрать в мешок хоть какую-то одежду. Он пытался не глядеть на пятна крови, бросавшиеся в глаза со всех сторон, но они были повсюду… И, если бы ему повезло найти чей-то револьвер, он вполне готов был вышибить себе мозги.

Остаток дня он провел в бесцельных скитаниях по городу… и продолжал эти скитания весь следующий год, спал в парках или узких переулках, добывал пропитание из мусорных баков, клянчил у прохожих мелочь, чтобы купить дешевой текилы.

В итоге Солано оказался в Сочимилько. К тому времени он достаточно пришел в себя, чтобы не терять работу посудомойщика в ресторане, а спустя еще несколько месяцев устроился развозить семьи по старым каналам в потрепанной гондоле. Сады и густая зелень островов обладали целительной силой, они успокаивали его, и городские смог, шум и сутолока отступали далекодалеко. Все свободное время он стал проводить в одиночку исследуя сложную паутину каналов. Порой он пропадал там целыми днями, даже неделями.

А однажды не вернулся вообще.

3

Солано девятый месяц жил на островке у озера Течуило, когда туда приплыла семья. До той поры он еще не встречал ни единой живой души так глубоко в системе каналов. Испугавшись обнаружения, он спрятался в джунглях и наблюдал из-за зарослей, как эти люди устроили пикник, а потом решили поплавать. И тогда, к ужасу Солано, отец ударил свою девочку камнем по голове и оставил ее тонуть на мелководье.

Как только мужчина с женщиной вернулись в свою гондолу и скрылись за поворотом, Солано вытащил девочку из воды и отнес на берег, где попытался воскресить ее. Случилось чудо, и его старания оказались не напрасны. Она принялась кашлять, фыркать и наконец открыла глаза. Посмотрела на него и сказала:

— Меня зовут Мария.

— А меня — дон Хавьер Солано.

— Где мои мама и папа?

— Ты не помнишь, что с тобою случилось?

Она вперила в него безучастный, пустой взгляд.

— Твои родители оставили тебя здесь.

— Они бросили меня здесь.

— Но это ничего. Теперь я стану о тебе заботиться.

— Станешь обо мне заботиться.

— Ты не против?

Кажется, она поразмыслила над этим вопросом.

— Не против.

4

Солано сунул пачку фотографий на прежнее место, в отделение своего бумажника, взвесил его на ладони. Пришла пора двигаться дальше, он первый это понимал. Пришла пора оставить прошлое, свою старую семью, свою прежнюю жизнь позади. Сейчас Мария была для него всем. Бог послал ему ее. Она была ему воздаянием, вторым шансом сделать что-то хорошее для человека, который в этом нуждался, искупить вину перед собственной дочерью.

Солано пристально глядел в пламя костра. Нет… Он не мог заставить себя сжечь бумажник. Может, получится закопать его где-нибудь? Это решение выглядело более подходящим.

Поднявшись, Солано направился к наскоро сколоченной лачуге, где проводил свои ночи, днями понемногу возводя прочную хижину. Мария лежала на соломенном матрасе — крепко спала, прижав к себе куклу, которую звала Анжелой и которую он также спас, выудив из канала.

Встав на колени, он подтянул лоскутное одеяло под самый подбородок спящей девочке.

Завтра он отправится в город, повезет на продажу цветы и овощи, чтобы купить спички, и рис и сахар, и другие припасы. Ему предстояло впервые оставить девочку в одиночестве, и он боялся, что с ней может что-нибудь случиться. Правда. Мария пообещала ему, что с нею все будет хорошо, и Солано был склонен этому верить. Вопреки всем умственным недостаткам, она была крепкой и выносливой, вполне могла постоять за себя.

Улыбаясь спящей Марии сверху вниз, Солано решил, что привезет ей что-нибудь с блошиного рынка. Девочка так обожает свою куклу…

Может, удастся найти и подарить ей еще одну?

Елизавета

1

Елизавета смотрела, как Зед осторожно приоткрывает дверь хижины, сама не зная, кого ожидать за ней — громилу с топором, не иначе, но стоявшая на пороге женщина в пончо и изорванных джинсах определенно не входила в список этих ожиданий.

Женщина была