– Ты сказал, твой отец погиб, а не умер, – Джулиус чуть склонил голову к плечу. Я зябко поежился: не любил об этом вспоминать. Мы с отцом прекрасно друг друга понимали, я не знал человека лучше, чем он, и внезапная кончина так больно по мне ударила, что редактор решил дать мне возможность прийти в себя. Воспоминания о позорных истериках, криках о том, что отца убили, слезах матери, жалеющей меня, как ребенка, заставили сердце болезненно сжаться.

– Я оговорился.

Поезд прибыл точно по расписанию. Вечерняя мгла разгонялась яркими прожекторами платформы, в их пронзительных лучах клубился пар и парили хлопья гари. Здание вокзала приветливо глядело горящими окнами, на лавочках вдоль перрона кое-где сидели поздние пассажиры. Я прикрыл нос и рот рукавом, спасаясь от удушливого запаха, но скоро его развеяло прохладным ночным ветерком.

Автобус до Билсборроу задерживался, и мы с коллегой расположились на одной из скамеек под фонарем. Вокруг обманчиво-теплого огонька кружилась мошкара, противно жужжа. Я ежился от холода, хотя, скорее всего, дело вовсе не в этом. Джулиус сидел прямо, глядя перед собой широко открытыми глазами. Его веки смыкались так редко, что он походил на тощую сову, выслеживающую мышь в темном лесу.

Через полчаса неожиданно выяснилось, что рейс отменили.

– Что будем делать? – Я растерянно огляделся – кругом пусто, как назло. Ни одного такси, что на них было более чем не похоже. Джулиус не выглядел расстроенным или раздосадованным. Напротив, будто чего-то ждал. И дождался.

Рев автомобиля мы оба услышали издалека. Машина вырулила из темноты и, отчаянно скрипя тормозами, остановилась точно перед нами. Стекло опустилось, высунувшаяся оттуда голова в массивном кожаном берете с козырьком оглядела нас с ног до головы.

– В Билсборроу? – Голос определенно принадлежал женщине. – Садитесь, я подброшу.

Я покосился на компаньона, ожидая реакции, без сомнения отрицательной, ибо для людей вроде него, застрявших в прошлом веке, хуже автомобиля может быть только женщина за его рулем. Однако Джулиусу вновь удалось меня удивить.

– Будем крайне признательны, мисс.

Водитель кивнула назад. Мы устроились на задних сидениях старенького, но чистого и блестящего в свете прожекторов авто. Джулиус подобрал длинные ноги, я чуть сдвинулся к окну, оставляя ему место для маневров, и машина рывком дернулась с места. Очень скоро я начал понимать чувства Олдриджа, периодически ударяясь макушкой о потолок на особо неровных участках дороги, которая в принципе не отличалась излишней ухоженностью. Мотор ревел, закладывая уши. Стало ясно: я приуменьшил возраст этого чуда конструкторской мысли мистера Мейбаха. Возле здания центрального почтамта пытка закончилась, мы покинули тесный салон с нашим лихим водителем. Она сняла наконец ужасный берет и оказалась вполне милой девушкой.

– Никого не укачало? – с улыбкой поинтересовалась незнакомка. – Мэр ездит по другим дорогам, так что ремонта в ближайшие пару веков не предвидится. Ну, бывайте, джентльмены. Дальше дойдете пешком, куда бы вам ни было надо.

Она залезла обратно, хлопнула дверцей, завела чудовищный мотор и, подняв тучу пыли, помчалась дальше по улице.

– Это ужасно, – поделился я не до конца оформившейся мыслью, и Джулиус степенно кивнул:

– Совершенно ужасно.

К дому матери мы подошли спустя четверть часа. Нас встречала целая процессия из самой мамы, ее сестры, ее собаки и ее кота.

– Филли, малыш! – мама бросилась мне на шею, игнорируя присутствие постороннего человека, и стиснула в объятиях, слишком сильных для такой хрупкой женщины. – Почему так поздно? По телефону я ничего не поняла.

– Мама! – я вывернулся, оправил одежду и пригладил волосы, взъерошенные ласковой маминой рукой. – Сначала хочу представить тебе моего друга и коллегу, мистера Джулиуса Олдриджа.

– Мадам, – он тут же вышел вперед, мигом завладев вниманием женщин, по очереди поцеловал каждой руку, не забывая при этом очаровательно улыбаться. Отменный талант, к которому друг, увы, прибегает лишь в исключительных случаях. – Для меня честь быть представленным вам. Премного наслышан и исключительно хорошее.

Крепость сдалась без боя. Тетя сопротивлялась не намного дольше, однако оставалось самое страшное, к чему я друга намеренно не готовил, потому как сам не желал вспоминать.

– Заходите-заходите, вот тапочки, мистер Олдридж, – зачастила тетя Анна, сметая на своем пути любые препятствия, будь то собака, кошка или даже я. Джулиус с милой улыбкой влез в смешные плюшевые тапки и прошествовал в гостиную, где мы таки встретились с бабушкой, которую все, в том числе и я, называли исключительно миссис Петри. Так вот, миссис Петри оторвалась от позднего чаепития, повернула к нам узкое, обтянутое дряблой кожей лицо – по-старчески светлые глаза будто бы невидяще окинули нас взглядом, а потом бабушка сдвинула брови. Подбородок гневно затрясся.

– Зачем ты привела в дом это существо, Виктория?!

Тетя – единственная, кто мог сладить с бабушкой в таком состоянии, – тут же кинулась к ней, причитая на ходу:

– Миссис Петри, будьте благоразумны! И оставьте уже чай, он остыл два часа назад. – Она накинула ей на плечи теплый плед, пеленая как ребенка. – Это ваш внук, миссис Петри, а с ним его друг.

– Филипп?

– Да, миссис Петри. – Все вздохнули с облегчением. – Ваш внук Филипп, сын Артура.

На мгновение показалось, будто она меня узнала.

– Сын моего Артура? – Она задумчиво причмокнула сухими губами. – Моего милого мальчика… – Под рассеянным взглядом бабушки стало не по себе. – Нет, это демон, который им прикрывается. Меня не обмануть. Нет, вам меня не обмануть…

Так она и бормотала, пока тетя Анна отводила ее в спальню. Мама помогала. В итоге мы с Джулиусом остались одни. На меня накатило жгучее смущение, щеки пылали что прожекторы на вокзале.

– Прости, я надеялся, ты этого не увидишь.

Не хотелось смотреть ему в лицо. Как правило, после подобных сцен люди выглядели ошарашенными в лучшем случае, а жалость компаньона была бы обидна вдвойне. Однако Джулиус, проходя мимо к чайному столику с опрокинутой чашкой, быстро и едва уловимо коснулся моих пальцев – лучшего способа привести меня в чувство он и придумать бы не смог.

– Я сам, – поспешил вклиниться я и сбегал на кухню за полотенцем. Вместе мы промокнули лужу, убрали посуду и Джулиус самолично ее ополоснул.

– Прости, – еще раз извинился я, присев на табурет за кухонным столом. – Я должен был предупредить. Бабушка… она немного не в себе после того, как отца не стало.

Олдридж пожал плечами и повернулся к плите. Скоро засвистел чайник, Джулиус деловито нашел чистые чашки, заварил чай и поставил передо мной. Обе мои дражайшие родственницы проявили чудеса тактичности и оставили нас в покое: мама лишь раз заглянула сообщить, что спальня для гостя готова. В остальном же мы сидели и