Я кивнул. На большее был не способен. Рейчел подошла ближе, грациозно присела и, взяв Джулиуса за волосы, повернула его лицо к себе.

– Еще жив.

В голосе сквозило и разочарование, и облегчение, будто она до сих пор не могла определиться, чего хочет больше. И кто она больше.

– Зачем… – Я с трудом сглотнул. – Зачем все это?

– О… – протянула она, с сожалением поднимаясь и одергивая платье. – Господин дал мне часть своей силы, чтобы я помогла ему вернуться в мир людей. Представляешь, всего несколько крупиц, и я практически бессмертна! Обретя тело, Он подарит мне весь мир!

Женщина была абсолютно безумна. Причем давно. Может, с ней уже было что-то не так в тот день на Променаде, много-много лет назад.

– Ты убьешь нас?

Дафна-Рейчел задумалась. Глаза затуманились, она точно прислушивалась к внутреннему голосу или же к голосу своего безумия.

– Позже. Сейчас нельзя.

Затем подошла к двери и, обернувшись, послала мне очаровательную улыбку:

– Но вы останетесь здесь. Вместе. Навсегда.

А ведь это и означает, что мы умрем!

Я хотел остановить ее, однако руки будто налились свинцом. Случались моменты в моей жизни, когда казалось, что такому неудачнику, как я, лучше и правда исчезнуть раз и навсегда, однако сейчас моих колен касалась голова Джулиуса – того, кто пережил смерть и не перестал быть человеком. Ради него я должен что-то сделать. Хоть что-то в своей никчемной жизни.

Я зажмурился, не замечая, как смерзаются ресницы от выступивших на них слез. В груди, там, где по ночам мерещилась зияющая рана, зародилось тепло, почти жар. Он поднимался вверх, расправляя огненные крылья, и я поднялся вслед за ним, выпрямившись на подгибающихся ногах. Лед скрипел на одежде, с волос осыпался серебристый сияющий иней. Я разомкнул губы и сделал глубокий вдох. Жар подкатил к горлу, охватил его, хлынул дальше, к рукам, заставляя кровь циркулировать, а меня – застонать от покалывающей боли. Я не понимал, что происходит, но чувствовал себя фениксом, восстающим из пепла.

Дафна замерла в дверях и медленно обернулась. Красные губки удивленно приоткрылись, в глазах на миг отразилось рыжее пламя, которого не существовало в действительности. Однако я ощущал его внутри себя, как иные ощущают любовь. Это было жгуче, мучительно и приятно.

– Не может… – Женщина прикоснулась ко рту острым коготком. – Все это время…

Она отступила на шаг и вдруг расхохоталась как сумасшедшая.

– Точно! Разве это не очевидно? – смеялась она, и гладкие черные волосы покачивались у лица в такт сотрясающимся плечам. – Прекрасно! Просто чудесно!

Рука моя сама собой поднялась, тепло скользнуло по ней к кончикам подрагивающих пальцев. Дафна перестала смеяться и нырнула в темноту.

Я не стал ее преследовать, ибо даже в таком странном состоянии понимал: есть более важное дело, ждущее моего участия. Опустившись на колени, я с замиранием сердца приложил горячую ладонь к щеке Джулиуса, чувствуя, как от прикосновения сбегают по коже холодные капли.

– Джулиус… – Из горла вырвался сдавленный всхлип, которого я даже не заметил. – Джулиус.

Тот пошевелился, прижимая лицо к моей руке. Жар в груди утихал, сворачиваясь под сердцем пушистым котом, и я щедро делился остатками тепла с другом. Подумать о том, что произошло, можно позже.

Олдридж приоткрыл глаза, окидывая меня замутненным взглядом человека, только что видевшего красочный сон. Вот он наконец узнал меня и вымученно улыбнулся краешком посиневших губ:

– Слишком… горячо.

Глаза его снова закрылись, он вздохнул и погрузился в сон. На сей раз не грозящий перерасти в смертельное забытье. Меня же пробрала дрожь, холод вокруг снова начал сужать круги, и я, сцепив зубы, взвалил компаньона на себя и понес к выходу.

На улице было прохладно, однако в сравнении с заледенелым подвалом ночной воздух показался мне обжигающе горячим. Мой рост и телосложение не были должным образом приспособлены к ношению на руках взрослых высоких мужчин, и я, совершенно выбившись из сил, как физических, так и душевных, со всей возможной аккуратностью опустил Джулиуса на траву за оградой. Должно быть, смотрелись мы со стороны презабавно, только вот, задумавшись на секунду, я послал потенциальных свидетелей к черту. К тому же колени все-таки подкосились, я упал рядом с Джулиусом, вытянувшись во весь рост, и лежал так, пока прикосновение к плечу не заставило меня поднять тяжелые веки.

– Эй, мистер, тут спать не положено, – услышал я знакомый голос сержанта Оливера. – Эй, мистер? Вы меня слышите?

Безусловно, то был голос нашего спасения. Я потянулся ему навстречу, почти теряя сознание. Возможно, так и случилось, потому как то, что было дальше, до сих пор представляется мне весьма смутным. Я лишь уверился, что мы оба живы и с нами все в порядке. Этого вполне достаточно.

* * *

Не стану утомлять никого ненужными подробностями трех последующих дней.

Уилфред Годфри, стоит отметить, за день до трагических событий отбыл к друзьям в соседний город и никоим образом к ним причастен не был, и это меня не удивило. Со вторника по пятницу я пролежал в постели, страдая от одуряющей слабости, в то время как Джулиус находился под неусыпным контролем мисс Ламберт, взявшейся за выхаживание моего компаньона с ответственностью, столь свойственной этой юной практичной особе. В постельном режиме не было такой необходимости, однако требовалось время, чтобы пережитое уложилось в голове.

Я побывал в мыслях Джулиуса, видел и чувствовал все, что когда-то видел и чувствовал он. И мне это не понравилось.

Но как бы я хотел познакомиться с тем молодым и полным надежд Джулиусом Максвеллом Элриджем, личность которого сгорела при пожаре в доме его невесты, а тело продолжило жить, вопреки всем законам бытия. Чем больше я думал об этом, тем больше склонялся к мысли, что тот Джулиус не погиб, просто его нужно разбудить.

В пятницу я явился в агентство, но вместо друга обнаружил на столе записку со знакомым мне адресом. Сгорая от любопытства, я немедленно отправился туда. Вечер выдался погожим и теплым, Ирландский квартал тонул в яркой зелени и запахе жасмина. Я по памяти нашел паб «Веселый Патрик» и вошел в задымленный, полный людей зал, разрывающийся от веселых голосов, смеха и музыки. Сновали улыбчивые симпатичные разносчицы, мужчины за столами пили эль и играли в карты. Я нашел пустое место у дальней стены, сел и принялся ждать.

Музыканты откланялись, освобождая маленькую уютную сцену для другого артиста. Он вышел в самый центр, сел на одинокий дубовый стул и пристроил на колене гитару. Отсюда мне не было видно его опущенного лица, но, когда полились первые аккорды и зазвучал глубокий