class="p1">Вопросы Эдгара По о замысле, лежащем в основе природы, пересекались с его размышлениями о невероятной силе слов. Он описывал «эксперименты», которые проводил на границах бодрствующего сознания, ссылаясь на «класс причуд», которые «не являются мыслями», и к которым он пока что «не нашел способа подобрать слова». Эти психические явления возникают только тогда, когда душа находится в состоянии «самого сильного спокойствия», в те «моменты времени, когда границы мира бодрствования сливаются с границами мира сновидений». Он описал свои попытки: «Сейчас я настолько верю в силу слов, что временами считаю возможным воплотить даже мимолетность таких фантазий, которые я пытался описать».

Его вера в силу слов шагнула еще дальше. Чарльз Бэббидж в своем провокационном «Девятом Бриджуотерском трактате» развил последствия утверждения современной физики о том, что каждое действие и движение производит «постоянное впечатление» благодаря своему воздействию на эфир: воздух становится записывающим устройством, «одной огромной библиотекой, на страницах которой навсегда записано все, что когда-либо говорил или даже шептал человек». Бэббидж, сторонник отмены рабства, проиллюстрировал это понятие ужасным анекдотом, взятым из судебных отчетов о работорговце, который насильно сбрасывал свой человеческий груз за борт: Бэббидж вообразил запись криков жертв, записанную в эфире, как постоянное свидетельство греха работорговца.

По использовал возвышенное предположение Бэббиджа в своем рассказе «Сила слов». В нем два ангела обсуждают эфир, эту «великую среду творения», и, как и Бэббидж, замечают, что вибрации от каждого действия, от каждого звука оставляют физический след. В качестве доказательства один из ангелов указывает на звезду – планету, недавно образованную его слезами: ее «яркие лучи – это самые дорогие из всех несбывшихся мечтаний», а ее «бушующие вулканы – это страсти самых бурных и неприкаянных сердец». Через слова и слезы мысли и чувства буквально накладывают свой отпечаток на материю. Они изменяют ход развития природы, формируя и переделывая миры.

Как и в метафизике, изложенной в «Месмерическом откровении», и в эксперименте в «Вальдемаре», По расширял фактические, материальные процессы до точки, где они расплываются в умозрительные, бесплотные и духовные, выводя жизнь и мысль за собственные пределы. Бросая вызов упрощенному пониманию замысла, он стремился к краю творения, где «немыслимые мысли» и нестабильные, бесформенные сущности могут быть преобразованы в ощущаемые и произносимые вещи.

Глава 14

Бес противоречия

В The Broadway Journal По был крайне загружен работой. Давление вынуждало его совершать оплошности, самой страшной из которых стала атака на Лонгфелло. В мае 1845 года он писал: «Последние три или четыре месяца я работаю по 14 или 15 часов в день – все время в напряжении». Несмотря на растущую славу, он тогда был «так беден, как никогда в жизни – богат разве что надеждой». Томас Данн Инглиш, его усатый враг, сказал о По: «Он никогда не отдыхает. В его голове установлен маленький паровой двигатель, который не только приводит в движение мозг, но и обдает владельца горячей водой».

Высокий темп литературного производства требовал не меньших усилий. В 1825 году в Соединенных Штатах уже появилось около сотни периодических изданий, а к 1850 году их стало шестьсот. По считал, что внезапный подъем журнальной литературы явился знамением времени: «Вся тенденция века – журнальная». Вкусы и привычки изменились: «Теперь мы требуем легкой артиллерии интеллекта, нам нужна краткая, сжатая, легко усвояемая информация – вместо многословной, подробной, объемной, недоступной».

По остро осознавал, что живет в эпоху революции в средствах массовой информации, вызванной новыми технологиями производства бумаги, паровых печатных машин и железнодорожного транспорта. Телеграф и азбука Морзе обещали еще большее ускорение. По не был убежден, «что люди в настоящее время думают более глубоко, чем полвека назад», но, «несомненно, они думают с большей быстротой, с большим умением, с большим тактом, с большим количеством методов». Эта новая скорость, конденсация и количество информации – подпитывающие непрекращающийся голод по фактам и отвлекающим факторам – превратили труд «журналиста», как он себя называл, в беготню ученика чародея. Ему приходилось бежать со всех ног, чтобы оставаться в курсе событий, соответствовать вкусам публики и опережать кредиторов.

1845 и 1846 годы стали годами растущего признания По как одного из самых выдающихся писателей, поэтов и критиков своей страны. Стремительный, как циклон, редактор и издатель, он также заполнял колонки The Broadway Journal и продавал работы в другие издательства, в том числе критические статьи, утверждавшие важность технического мастерства и обдуманности для создания литературного эффекта.

Одна из самых ярких ироний жизни По заключалась в том, что во время этого взлета к славе, когда он разрабатывал идеал всезнающего автора, полностью контролирующего творческий процесс, его жизнь рушилась: его карьера, его отношения и сам его разум становились жертвой невезения, алкоголя и самокритики. Он разработал теорию рационального художественного мастерства в те самые месяцы, когда его жизнь стала наиболее хаотичной, а рассудок – наиболее подверженным сомнению.

Пульс машины

Восторженные отзывы на его «Рассказы» сыпались в течение всего лета 1845 года. Они подчеркивали его аналитическую силу, силу воображения и описания, а также научную и философскую проницательность таких рассказов, как «Низвержение в Мальстрём» и «Месмерическое откровение».

Готовя новый сборник стихов, По вернулся к своим критическим теориям. Вопреки реформаторским страстям многих своих друзей, он осудил «ересь дидактизма». Поэзия не должна учить, и особенно «догмам или доктринам о том, что они называют прогрессом». Напротив, «единственным законным объектом» поэзии является красота – или, точнее, «жажда более возвышенной красоты, чем та, которую дает нам земля». Это стремление к потусторонней красоте активизирует «божественное шестое чувство, которое еще так слабо изучено». Френологи называют его «органом идеальности», к которому апеллирует философ-спиритуалист Виктор Кузен, «как и все попытки понять чистейший аспект Бога».

Хотя идеал красоты По возвышался до божественного, в течение многих лет он также развивал мирской взгляд на искусство как на расчетливое, рациональное и материальное. Он стремился вытеснить различие Кольриджа между объединяющей фантазией и творящим воображением. По его мнению, разницы между ними нет, потому что такого понятия, как человеческое творение из ничего, не существует: «Все новые концепции – это просто необычные комбинации. Человеческий разум не может представить себе ничего, что не существовало бы в действительности». Даже такое фантастическое существо, как грифон, крылатый лев, «представляет собой простой сборник известных конечностей и черт, известных качеств». Все, «что кажется новым, что кажется творением интеллекта», в конечном итоге «растворяется в старом».

Незадолго до появления «Ворона» По утверждал, что оригинальность – это не «простое дело импульса или вдохновения» богоподобного поэта, а