течение, и птицам приходилось бороться, чтобы их не засосало в трубы, проходящие под дорогой. Потом Инна подняла глаза и увидела в небе рядом с домом несколько летящих уток. Те утки, что видела Инна на ручье и в небе, – кажется, у них были вот такие же необычные сине-зеленые перья. Раньше в этом поселении таких уток не видели.

«Прелая березовая древесина такая бывает и светится в темноте, – сказала Анна про деревяшку, – раньше из прелых березовых поленьев варили кашу – что-то вроде густого киселя. Наверное, древесина бывает такого цвета, если обсеменена соответствующими микроорганизмами. Роман говорил, что видел здесь сине-зеленую, а в средней Сибири – фиолетовую и черную труху. Наверное, в прелой древесине может содержаться много люциферина». «Люциферина?» – удивилась Инна. «Да, это светоизлучающее соединение. Оно вызывает биолюминесценцию». «Все местные деревья полны люциферином, потому что это лес Люцифера!» – сказала не то в шутку, не то всерьез Инна. «Болотистый лес вблизи Ладоги – это лес Люцифера», – подтвердила Анна.

Женщины вернулись в поселение, взяв с собой этот кусочек березового ствола. Всю ночь был мощный снегопад, и утром за окнами снова оказалась зима, и даже лапы елей снова обсыпало снегом. Но за несколько часов все это растаяло. Надо было пополнить запасы, у женщин был автомобиль, большая проходимая машина, способная преодолевать приличное расстояние по пересеченной местности в любую погоду. Топливо тоже еще оставалось. Нужно было поехать в ближайшее более крупное поселение, пополнить запасы еды и снаряжения. Предупредили охрану и выехали за стену.

По дороге Анна и Инна видели за полями смерч. Инну это очень удивило. «Это территория бывшей Ленобласти, я здесь выросла. Я никогда не видела смерчей в Ленобласти, думала, что здесь их и не бывает». Он был темный, вертикальный, поднимался и сливался со свинцовыми тучами вдали. Пока женщины пополняли запасы в соседнем поселении, небо постоянно менялось: то оно было темным, свинцовым, то из-за туч вдруг начинало сквозить яркое солнце, озаряя небесный сумрак. В один из таких моментов, когда все вдруг залило светом, с неба посыпался град. Другая женщина, Ольга, которая продавала им снаряжение, сказала: «А мне приснилось сегодня, что вначале волна в полдома, а потом черный смерч ко мне приближается». Анна и Инна переглянулись. Когда они вернулись на машине обратно в свое поселение, выпал ледяной дождь.

А на следующий день на Инну упала ель. Она обходила поселение по кругу, был ее черед дежурить, как вдруг из ровной стены елей и берез, обрамляющих западный край поселения, одна ель выдвинулась вперед, резко качнулась и упала прямо на Инну. Все это было странно, слишком странно. Так деревья не падают. Такого вообще-то не бывает, что ты идешь – и вдруг дерево падает тебе на голову. Но так здесь происходит постоянно: природа забирает то одного, то другого.

Роман сказал Анне вечером у старой бобровой запруды: «За той упавшей на Инну елью мог стоять не-говорящий. И тот смерч за полями мог создать не-говорящий». «Ты напрасно их во всем обвиняешь – ответила Анна, – они просто иные». «Ну-ну, – Роман усмехнулся, – раньше мы их изолировали, а теперь вон сами за стенами от них прячемся…» Анна промолчала. «Древние, немые, молчаливые боги вернулись, – глухим голосом продолжил Роман, – и их предводитель – безголовый бог». «Почему безголовый?» Роман в ответ захохотал: «Всё просто: А ЗАЧЕМ ЕМУ ГОЛОВА?»

Анна ночью сидит на кухне одна. Она знает, что где-то там, за забором, бродит ее неговорящая двенадцатилетняя дочь. Светится подобранный в лесу прелый кусок березы, и все вокруг тоже становится сине-зеленое и светится, как будто все вещи сделаны из гнилушек и пропитаны люциферином. За окном темнота мерцает и переливается, как море. И сама Анна светится сине-зеленым и начинает меняться, утрачивать человеческий облик, превращается во что-то похожее не то на какой-то странный гриб, не то на кольчатого червя.

Она обретает могущество, истинное огромное могущество, место которого там, вне времени и пространства. А здесь, в пространстве-времени, кто-то из немногих оставшихся обнаружит Анну в ее новой форме во время обхода домов. Кажется, завтра дежурит как раз Роман. Интересно, видел он такое в своей Сибири? Обычно он про все отвечает: я видел там и не такое. А дальше гриб-червя Анну вынесут за пределы поселения, повздыхают, дескать, опять кого-то забрала природа, скоро уже никого не останется. Ну а что поделаешь, надо меняться.

II. Тупик

→ Как увидеть белку за стеной тумана?

«Что я здесь делаю? Почему я стою перед вами и что-то говорю, как будто мне есть что сказать вам, а вы сидите и делаете вид, что меня слушаете?» – я часто ловила себя на этой мысли, когда читала лекции студентам.

Мне казалось, что они думают то же самое, но их мысль зеркально-перевернута по отношению к моей: «Что мы здесь делаем? Почему она стоит перед нами и что-то говорит, как будто ей есть что сказать нам, а мы сидим и делаем вид, что ее слушаем?»

Немое вопрошание висело в воздухе. Вещи в аудитории спрашивали: кто мы и почему мы здесь? Весенние птицы щебетали в окно: нет смысла! нет смысла! нет смысла! Солнечные зайчики прыгали по партам и всем своим видом показывали: вот-бытие, и вот-бытие, и вот-бытие.

Я преподавала философию в техническом вузе, в котором, однако, как обычно и бывает, был факультет гуманитарных наук, и на нем – кафедра философии.

Как и всем преподавателям, мне время от времени снились специальные «преподавательские» сны: например, что я стою перед аудиторией, читаю лекцию, вдруг смотрю вниз и обнаруживаю, что я без штанов.

Вокруг этого вуза, расположенного на окраине города, жил своей циклической сезонной жизнью довольно большой старый парк. В нем, в свою очередь, жила белка Лорелея. Почему Лорелея? Так я ее назвала, когда она попросила у меня имя для себя. Она жила в беличьем домике на одном из деревьев, мы с ней подружились, и в перерывах между занятиями я иногда выходила к ней поговорить о том о сём.

– Ты хороший человек, – говорила Лорелея, – жаль, что ты не белка, но из всех, кого я встречала в этом парке, ты больше всех похожа на белку. По крайней мере, ты понимаешь меня гораздо лучше, чем все остальные люди, птицы и насекомые.

Больше ни с кем в этом вузе подружиться мне не удалось.

2

Университет, в котором я работала, был для меня отдельным сложным миром, в котором было много внутренних связей – рабочих, человеческих, бюрократических, любовных, – а я ощущала себя в нем каким-то непонятным элементом, почти лишенным этих связей, маленьким шариком, катящимся