Ее глаза, кажется, морщатся, когда она обдумывает мои слова. — Ты должен быть возможностью в этой аналогии?

— Ты слишком много думаешь.

Она морщится. — Единственная причина, по которой я не рассказала тебе о Джо, в том, что я знала, что ты попытаешься… вовлечь ее во все это. А я этого не хотела.

— Вовлечь ее в чем именно?

— Братва, твоя жизнь… Все риски, связанные с этим миром.

— Жизнь рискованна, Камила.

— Вот именно, так зачем подливать масла в огонь? Я пожертвовала жизнью со своей дочерью, чтобы она росла нормальным ребенком. С друзьями и играми и поездками на пляж и в зоопарк. Почему-то я не могу представить, чтобы ты делал что-то из этого.

— Должен ли я быть польщен или оскорблен?

— Это не имеет значения, — говорит она, махнув рукой. — Это не меняет суть. Я хочу, чтобы Джо выросла нормальной.

— Что я, если не нормальный?

Она удивляет меня, когда внезапно хватает мое правое запястье и переворачивает его, чтобы показать линию серебряных шрамов, которая тянется от моего запястья до локтя.

— Это нормально, Исаак? — мягко требует она.

Я долго был тихим. — Я не мой отец.

— Не так ли? — она спрашивает. — Потому что с того места, где я сижу, вы двое кажетесь ужасно похожими.

— Я не думаю, что ты достаточно квалифицирована, чтобы дать такую оценку.

— Почему? Потому что я его не знала? — спрашивает она пренебрежительно. — Это не имеет большого значения. Потому что я знаю тебя. Я не верю, что ты когда-нибудь обидишь Джо. Но я не думаю, что ты бы любил ее тоже. Я не думаю, что ты знаешь, как это сделать.

Я сердито сжимаю кулак в простынях. Черт возьми, у этой женщины есть способ вывести меня из себя, что сводит меня с ума. Но я не доставлю ей удовольствия увидеть, что ее слова находят свою цель.

Успокойся. Оставайся сфокусированным.

— У любви много разных проявлений.

— Ей пять. Она заслуживает того, чтобы ее любили. Нежно. Ласково. Если это любовь, — говорит она, кивая на мою покрытую шрамом руку, — то я хочу, чтобы моя дочь была подальше от нее. — Ее зеленые глаза — яркие изумруды во всей этой темноте. В комнате сейчас жарко и густо от нашего дыхания, несмотря на ветерок через открытое окно.

— Это не имеет значения, — говорю я ей. — Решение было принято в тот момент, когда я узнал, что у меня есть ребенок.

Ее глаза расширяются. Ее челюсть плотно сжимается. Я уже видел это выражение раньше и знаю, что будет дальше: она полностью потеряет самообладание. — Ты… — Прежде чем она успевает продолжить свою тираду, мы слышим топот шагов в коридоре.

Камила немедленно выпрямляется, позвоночник напрягается от паники.

Она что-то шепчет мне, но я не слышу ни звука. Через секунду раздается легкий стук в дверь.

— Ками?

Она снова что-то шепчет. Руби, я думаю. Руди?

Она спрыгивает с кровати, ударяясь коленями о мои, пытаясь выпрямиться. Футболка на ней зеленая. К тому же она короткая, поэтому в тот момент, когда она наклоняется, чтобы подобрать пару выброшенных белых шорт, мне открывается четкий вид на ее идеальную задницу.

Мой член сразу напрягается.

Борясь с желанием протянуть руку и обнять ее тело, я остаюсь на кровати, забавляясь ее паникой. Как только ее шорты надеваются, она поворачивается ко мне с выражением лица, которое говорит о том, что она потрясена тем, что я все еще здесь.

— Камила, все в порядке? — говорит мужчина у двери.

Она жестом предлагает мне встать. Как только я это делаю, она загоняет меня в свою ванную.

— Господи, — рычу я, врезаясь как минимум в три предмета, поворачиваясь на месте.

Она оставляет дверь ванной приоткрытой и бежит, чтобы ответить на стук. Волосы длинные и густые спадают на спину. Меня поразило внезапное воспоминание — моя рука запуталась во всех этих волосах, отворачивая ее голову назад, когда я толкался в нее сзади, и звуки, которые она издавала при каждом столкновении наших бедер… — Эй, Руди, — говорит она, не в состоянии полностью скрыть легкую одышку в своем тоне.

— Все в порядке? — спрашивает мужчина хриплым голосом. — Мне показалось, что я слышу голоса.

Она поднимает брови. — Эм, ну, это было не из моей комнаты. Она встала прямо перед дверью, не давая ему войти, чтобы проверить.

— Хм. Я просто беспокоился о тебе…

— Не надо, — говорит она с улыбкой, слишком яркой, чтобы быть настоящей. — Я в порядке.

— Еще один кошмар? — он спрашивает.

Кошмар? Она слегка напрягается. Я могу сказать, что она изо всех сил старается не скользить взглядом в сторону ванной. — Может быть. Я спала…

— Ты должна поговорить с кем-нибудь. Психотерапевт.

— Бог свидетель, у меня нет на это денег, — говорит она, посмеиваясь. — И я не думаю, что дядя Сэм оплатит счет.

— Ну, как знать, вдруг да посчастливится.

— Спасибо, что заглянул ко мне, Руди.

— Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится, — бормочет он.

Нежность в его голосе очевидна. Я не доверяю этому, хотя. Опять же, я ничему не верю.

Этот урок был вырезан на моей коже давным-давно.

— Какого хрена ты там вообще что-то делаешь? — Я рычу, выходя из ванной.

Она смотрит на меня. — Не все живут в обширных английских поместьях, — отрезает она. — Говори тише.

Я приближаюсь к ней. Она насторожена, но остается на месте, пока моя рука не находит ее бедро. — Тебе снятся кошмары?

— А тебе какое дело? — спрашивает она, пытаясь отвернуться от меня.

Но я не хочу отпускать ее теперь, когда прикоснулся к ней. Я зацепляю ее за спину, так что она врезается прямо в мое тело. — Я устал от того, что ты отворачиваешься от меня.

Она выпячивает подбородок. — Тогда перестань меня заставлять.

— Как я это делаю?

— Будучи мудаком.

— Ты бы поверила мне, если бы я сказал, что это я?

Она пытается вырваться из моей хватки, но теперь, когда ее тело прижимается к моему, я еще меньше хочу ее отпускать.

— Отпусти меня, — шипит она, приблизив свое лицо на дюйм к моему, чтобы выразить такой же пыл, не крича.

Я игнорирую ее. — Тебе нужно научиться лгать лучше.

— Я вообще не люблю врать.

— Ты неплохо ладила со мной в течение нескольких месяцев подряд.

— Это другое.

— Как?

— Потому что защитить мою дочь важнее, чем сказать правду.

— Я не опасен для нее.

— Ты сказал мне то же самое однажды, помнишь? — говорит она, и ее глаза затуманиваются от старых воспоминаний. — Ты сказал мне, что из всех людей