тонких матрацах и молчали. Ни о каком личном пространстве здесь и речи не было. Голые прутья и бетонный пол.

Неестественная тишина давила на нервы, выворачивала сознание и заставляла

двигаться. Я подходила к каждой клетке и старалась разговорить их обитателей, поддержать, посочувствовать. Некоторые агрессивно скалились, некоторые просто игнорировали, а некоторые, как и я, с удовольствием шли на контакт.

За месяц мне удалось пробить броню отчужденности почти у каждого обитателя этого сектора. Ежедневно два раза в день я спускалась к ним, чтобы накормить и напоить. Хмеры не следили за своими пленными, порой забывая об элементарном. Но были моменты, когда и сама подумывала о том, чтобы прекратить свои мучения. Только теперь я была не одна. Не могла бросить на произвол судьбы тех, кто смог довериться мне. Всего одиннадцать существ давали стимул бороться с апатией и безысходностью.

 

Там же я впервые увидела, как рядовые хмеры иссушают живое существо. Я стояла возле входа и набирала в тележку питательные пайки, которые служили то ли завтраком, то ли ужином для всех особей, независимо от расы. Веселый смех, доносившийся из глубин коридора, заставил нас, рабов, замереть в ожидании неизбежного.

Три молодых хмера вальяжной походкой вошли в отсек и замерли в предвкушении. Их довольные лица и улыбка на губах резко диссоциировалась с удушающим страхом и обреченностью. Прохаживаясь возле клеток, словно в зверинце, они выбирали себе жертву.

Нахальная ухмылка одного из них отразилась на лице, когда его взгляд остановился на пожилом кумирце. Я не осуждаю его, в стенах этого корабля каждый сам волен выбирать день и час своей смерти. А может он просто таким

образом дал шанс остальным прожить чуточку больше, кто его теперь знает.

Когда другие рабы испуганно жались к железным прутьям, кумирец спокойно сидел на своем грязном топчане и напевал незамысловатую мелодию. Хмеры злобно оскалились. Как я поняла позже, их разозлила не открытое пренебрежение раба, не его поза, а мелодия. Звуки, что он издавал, напевая чуть слышно, относились к погребальной песне.

За шесть месяцев в космосе я видела много смертей, но ни одна из них не полоснула по сердцу так, как смерть этого кумирца. Его, несопротивляющегося, выволокли из клетки и прямо посреди палубы в назидании другим иссушили до дна.

Я видела его глаза, полные боли и слез. Видела, как он, превозмогая головокружение и слабость, улыбался. Так открыто, так искренне. Хмеры эмпаты, они чувствуют эмоции живых. Многим доставляет безграничное удовольствие чувствовать предсмертные эмоции своей жертвы.

Слезы текли из моих глаз, хотелось крикнуть чтобы остановились, не смели убивать, но я стояла в сторонке и прикусив свой кулак, тихонько выла. Нельзя

мешать трапезе своих хозяев, иначе смерть. Не только мне, но и всем живущим

здесь рабам.

Хмер во время первого глотка выбрасывает в свою кровь вещество, действие

которого подобно нашим синтетическим наркотикам. Это уже не разумное существо, а монстр, способный за раз убить более сотни живых. Хард Лоранд не раз предупреждал меня об этой опасности.

Выпитого до последней капли крови кумирца подняли над полом и выбросили в утилизационный люк. Вот и все. На одного раба стало меньше. Если и дальше так пойдет, до следующей закупки никого не останется.

Хмеры пополняли ряды рабов только на нелегальных и полулегальных станциях, выкупая их у пиратов и работорговцев. А если верить подслушанному мной разговору между доком и его подчиненным, то следующая такая станция будет на нашем пути только через три месяца.

Довольные и сытые хмеры ушли, оставив после себя давящую тишину. Вытерев слезы, я принялась к своим обязанностям. Если не обойду все клетки и не раздам пайки, к следующему моему приходу могу не досчитаться еще кого-нибудь. Многие сами протягивали руки и брали у меня еду, но были и такие, кто был не в состоянии — элементарно поднять голову. Я кормила их сама, заставляя проглатывать безвкусную пищу и запивать ее водой.

Покончив с кормежкой, я возвращалась к себе в каюту и тихонько плакала под

струями горячей воды, в надежде, что никто меня слышит.

Глава 5

Жизнь продолжается и без меня. Я бы все

равно исчез, лет через десять или двадцать.

Если взглянуть на это из космоса, какая разница когда?

 

Ирвин Ялом

 

Пискнувший на руке дот вновь напомнил мне о моих подопечных. Я успела только искупаться и привести себя в порядок, прежде чем вышла за пределы своей собственной тюрьмы. Опираясь на стену, мне удалось преодолеть несколько этажей и оказаться в отсеке с клетками.

Надела на себя нечто, отдаленно напоминающее фартук, и направилась к автомату раздачи еды. Хорошо, что он всегда забит под завязку, за этим строго следит КСДС.

Наполняю тележку и, развернув ее к клеткам, гулко сглатываю. Чертовы вампиры! Хоть бы сдохли все!

Пока я два дня восстанавливалась в медкапсуле, из шестидесяти пяти особей в

живых осталось лишь двадцать. Дикий холод сжал сердце, которое и так кровоточило от жалости к живым пленным. Прозрачные перегородки явственно дали понять, что в эти сутки выжили не все, отсек был заполнен лишь на треть. Толкая вперед груженную тележку, я выискивала взглядом дорогие мне сердцу лица. И только в самом конце длинного ряда я увидела единственного близкого мне существа.

Пожилой сианец лежал на своем матраце и почти не реагировал на мои уговоры подползти поближе к решеткам двери. Мне с трудом удалось схватить его за руку и хоть немного подтянуть к себе, так, чтобы была возможность хотя бы напоить водой. Сианец был очень слаб, жизнь едва теплилась в его могучем теле.

Мои страшные догадки подтвердились. О рабах просто забыли после кровавого пиршества. Обескровленные, они двое суток лежали без еды и воды, которая так необходима для восстановления организма. Сволочи!

Слезы, не переставая текли по щекам, пока я упорно пыталась хоть немного напоить своего единственного друга. В конечном итоге мне удалось влить ему в рот чуть-чуть воды.

- Ну же, миленький, не сдавайся, - умоляла я сианца, - не оставляй меня здесь

одну.

Я упорно продолжала пытаться напоить своего друга. Капля за каплей, глоток за глотком, он смог выпить почти целую кружку живительной влаги. Очнувшись от беспамятства, сианец подполз ко мне поближе и прислонился к прутьям.

- Привет, котенок, паршиво выглядишь.

- Ты тоже, друг мой, ты тоже.

Сианец в моем понимании был оборотнем — большим котом с серебристой шерстью, о цвете которой прямо указывали его волосы. О том, как он попал