— Не переоценивай опыт. Свежий взгляд значит очень многое.

Нимуэ вздрогнула и обернулась — в соседнем кресле сидела улыбающаяся Рианнон, возникшая будто из воздуха. Зеленые, хризолитовые глаза рассматривали Нимуэ спокойно и внимательно. Седые волосы Рианнон были забраны в высокую прическу, на левом ухе посверкивал комм. Никаких украшений на ее черной водолазке и брюках не было.

— Ты хотела поговорить об обсерватории. Я внимательно тебя слушаю. Что именно ты хочешь делать, и какое оборудование тебе требуется?

К этому Нимуэ была готова.

— Я хочу восстановить целостность Срединных земель, и я хочу успеть это сделать, пока есть благоприятная возможность. У людей новый король, у которого есть воля и намерение объединить земли ради них самих. Это идеальный резонатор, — она торопливо подняла ладонь, предупреждая вопрос. — Все решения в делах людей принадлежат Артуру. Я действую только в локусах. Сейчас есть два больших направления деятельности — во-первых, с помощью Артура развернуть все большие локусы. Во-вторых, создать среди людей систему взаимодействий, которая будет уничтожать мелкие и не допускать их появление. Артур не может находиться везде одновременно, и не заставлять же его гонять буку из-под каждой кровати! Для этого мне нужен доступ к обзору Смертных земель. И окрестностей тоже, потому что, я подозреваю, к некоторым локусам легче будет подобраться через Великие Пустоши. Или через Эйлдон.

— Зачем это тебе? — спросила Рианнон.

Нимуэ помедлила, формулируя.

— Мне нравится делать нецелое целым.

Когда недостающий фрагмент встает на место. Когда ты находишь формулу, которая позволяет собрать все слои и сегменты воедино. Когда отдельные элементы встраиваются в систему, в единый организм, когда все это начинает работать, дышать, двигаться… это было лучше всего.

Быть озером, или быть в Аннуине, или быть с Мирддином Эмрисом, или раскрывать локусы в Срединных землях — это все были разные грани одного и того же. Принять в себя энергию, преобразовать, пропустить насквозь и передать дальше. Это часто бывало страшно и часто бывало тяжело, но лучше и важнее этого ничего не было.

Смотреть и видеть. Принимать и передавать. Быть одно с миром.

Рианнон взяла гранат из вазы и покачала в ладони, будто взвешивая. Нимуэ смутилась.

— Хорошо, — сказала Рианнон. — Обсерватория тебя узнает, — Она быстрым движением коснулась комма. — Между прочим, я так и не поблагодарила тебя за Помону. Так что прими благодарность от меня и от Круга.

— За что? — поразилась Нимуэ.

— За то, что убедила ее вернуться сюда.

Нимуэ слегка покраснела.

— Это вышло… непреднамеренно.

Cудьба Помоны ее тогда совершенно не интересовала. Сначала ей хотелось развернуть локус, снять заклятие с зачарованных земель — потому что земля, отрезанная локусом, начинает умирать, а это неправильно. Потом ей хотелось только спасти Мирддина, попавшего под заклинание Помоны. И остальных. И если для этого нужен был компромисс с Помоной — значит, нужен был компромисс с Помоной.

«Убедила», возможно, было не самым подходящим словом. Нимуэ сдернула с Артура заклятие Помоны, и Артур пообещал снести Помоне голову.

— Фир болг очень редко идут на переговоры. И еще реже соглашаются на вступление в Завет Авалона. Для этого нужно сохранять какие-то остатки личности и ценить что-то выше себя — а у них с этим туго. Ты смогла зацепить Помону за то, что ей дорого. Теперь она здесь — и ничто не угрожает ни ей, ни ее травам. В первую очередь — не угрожает она сама.

А еще Помона больше не пускает людей на удобрения, подумала Нимуэ. Но этот вопрос, безусловно, лежал вне ответственности дану. Как все людские судьбы в принципе.

— Естественно, я не рассчитываю, что тебе удастся такое провернуть в Пустошах… Но, на всякий случай, имей в виду — всякая душа — это бесконечно драгоценное приобретение для Авалона, Нимуэ, — продолжила Рианнон. — Новые рождаются не каждое столетие, а старые… старые приходят еще реже.

Нимуэ знала, что Рианнон говорит правду. И еще она знала, что Рианнон недрогнувшей рукой изгнала бы с Авалона ее — и любого другого — кто осмелился бы нарушить Завет. Дану отличает от фир болг только сделанный выбор — а фир болг в Дарованной земле нет и не может быть места.

Как она завидовала этой способности делать то, что должно, не разрушаясь.

— Так что не бойся обращаться за помощью — ни для себя, ни для Мирддина Эмриса. Авалон был создан ради дану, и именно дану — его величайшая драгоценность. То, чему вы научитесь за пределами Авалона, потом станет для него важным приобретением.

Нимуэ прикусила губу. Ей не хотелось этого говорить, и все-таки это должно было быть сказано.

— Я… не думаю, что Мирддин Эмрис сможет жить на Авалоне, — сказала Нимуэ.

Это было то, чему ее научила история с Лансом. Люди не могут без людей, как рыба не может без воды.

Рианнон улыбнулась.

— Мы все увлекались смертными. Все совершали свои ошибки. Мирддин Эмрис — не исключение. Сто, двести, максимум пятьсот лет — и это пройдет. Он вернется на Авалон.

То, что говорила Рианнон… это было завлекательно. В это хотелось верить, но…

Но.

Нимуэ покачала головой.

— Он слишком человек.

Рианнон улыбнулась.

— Но не только человек. Сейчас эти две чаши уравновешены — но баланс может измениться. Может быть изменен.

Нимуэ вскинула голову. Ответ на этот вопрос она знала.

— То, чего я не сделаю ради Предстояния — я не сделаю и ради Авалона. Я не буду стоять между Мирддином и его судьбой.

Внутри опять вскипала волна, вынесшая ее из Грозовой Башни. То, что ей приходилось делать выбор; то, что выбор приходилось делать из вариантов, среди которых не было хороших; то, раз за разом приходилось объяснять его окружающим — и то, что каждый раз это было как встречный пал, пущенный против пожара. Оставляющий после себя выжженную землю. Потому что тебе нужно что-то сжечь, чтобы спасти все остальное.

Но самая первая ее верность принадлежала Аннуину, и самым первым долгом ее была честность. Остальное… остальное без этого все равно нельзя было бы сохранить.

Она не могла бы перестать быть водой ни для кого, не могла бы изменить своей сути — как она может хотеть этого же от другого?

Как глупо так… реагировать, когда ты точно знаешь ответ.

Как глупо.

Как бессмысленно.

Но волна подступала изнутри, рывком, с этим почти ничего нельзя было поделать — только переждать. Нимуэ застыла, боясь пошевелиться.

Рианнон выставила вперед ладонь — волна отступила.

— Тебе ничего не нужно делать, — мягко произнесла она. — Просто знать — Мирддину Эмрису всегда будут рады на Авалоне.

— Скажите ему сами!

— Я говорила. Но все мои слова не стоят одной твоей мысли. Ведь ты — его Предстоящий перед Единым, — Рианнон улыбнулась. — А я — всего лишь глава Круга.

Рианнон встала. Нимуэ автоматически поднялась за ней, как волна за луной. Рианнон уронила ей в ладонь гранат — тяжелый, круглый, шершавый — и исчезла, не задев ни одной из бесчисленных нитей заклинания, оплетавшего здание.

У подножия широких ступеней, опираясь о спидер, стоял Мирддин.

Нимуэ вздрогнула и ощутила, как кровь приливает к щекам. Она не ждала увидеть его на Авалоне, и тем более — здесь, и слишком много слов было сказано о нем за его спиной. Гранат в руке ощутимо налился тяжестью.

Мирддин помахал ей. Силуэт его на фоне солнца был будто вырезан из темной бумаги.

Нимуэ спустилась вниз по ступеням.

— Подвезти? — спросил Мирддин.

Улыбка у него была совсем треугольная. И такая, будто он весь выплескивается из себя навстречу.

— Да, — сказала Нимуэ. — Да.

Она провела рукой по спидеру. Спидер был не спидер, а келпи в механической форме. Мирддин подсадил ее в седло и сел сам.

— Куда? — спросил он через плечо.

— Куда-нибудь.

Она прижалась щекой к спине, закрыла глаза, и ничего не осталось, кроме скорости и ветра.

«Куда-нибудь» оказалось морским берегом. Спидер приземлился на вершине скалы. Море было далеко внизу, но воздух был такой мягкий, что в него можно было кутаться, как в шаль.

— Стопроцентная влажность, — сказал Мирддин. — Сходи, не бойся.

На вершине утеса росла трава, мягкая и густая. Нимуэ осторожно поставила на нее одну ногу, потом другую. Передвигаться действительно было можно — море дышало, и его дыхания было достаточно, чтобы удерживать связь со своей стихией.

Нимуэ подошла к краю обрыва и замерла, раскрыв глаза — внизу под скалами лежал