Артур подхватывает хохочущую Джиневру на руки и шелковый шлейф трещит под его ногами.

Мирддин потер лоб, отгоняя головокружение. Такое уже бывало раньше. Ни на чем не основанная уверенность, знание, приходящее из ниоткуда.

Мирддин сделал усилие, сосредотачиваясь. Стеклянная грань лопнула, мир вернулся — теплым воздухом, запахом духов и шампанского, эхом шагов по паркету, отдаленными гудками машин. Он выпадал совсем ненадолго — секундная стрелка на настенных часах еще не успела сместиться, оркестр за окном не успел перейти к следующему такту, и кружевная фата Джиневры, взметнувшаяся от движения, не успела опасть вниз.

Это было хорошо. Мирддин знал, что соскальзывание в другие слои на людской взгляд выглядит жутковато, и не хотел портить окружающим праздник.

Мирддин дождался, когда новобрачные разомкнут объятия и отдышатся, подошел, выудил из кармана бархатный футляр и протянул Джиневре. Та раскрыла коробочку — внутри на шелковой подкладке лежал хрустальный шар размером с маленькое яблоко.

— Что это? — спросил Артур.

— Активатор, — сказал Мирддин. — Я слышал, что человеческая память стирается. Если вы коснетесь его завтра — он закрепит вашу память о последних сутках. Если вы потом коснетесь его еще раз — то сможете прожить этот день заново во всех деталях, как наяву. В любое время. Тут нет никакой особой магии, — торопливо добавил он. — Он не записывает информацию, просто дает доступ к тому, что лежит в вашей собственной памяти. Это можно совсем без чар сделать — через звук, через запах… просто немного эффективней.

— Ха! Спасибо. — Артур подбросил шар на ладони, как мяч, и повернулся к Джиневре. — Ну, значит, надо постараться, чтоб было, что вспомнить. Чего желает королева?

— Королева, — заявила Джиневра, — желает танцевать!

Артур подхватил ее на руки и понес к гостям — туда, где ожидался пир, совсем камерный и неформальный, человек на двести.

Мирддин подошел к окну, прислонился к стене, двумя пальцами отодвинул штору и глянул в щель. Внизу, переливаясь яркими красками, флагами, шарами, безумными шляпками всех цветов и размеров, лежал Камелот.

Камелот, который считал, что пребудет вечно.

[2х02] авалон

— Сделай живое мертвым.

Эйрмид распахнула окно башни — на сквозняке затрепетали шторы — присела на подоконник и выставила руку приветственным жестом. Белый голубь вспорхнул из-под стрехи, сделал круг в небе и спустился к дану на запястье. Эйрмид сжала его ладонями — перья, кожа, плоть, кости потекли, меняя форму, иссыхая и рассыпаясь на глазах.

— Сделай мертвое живым.

Нимуэ сосредоточилась, чтобы не упустить ничего. Процесс развернулся и пошел в обратном порядке. Дрогнули невидимые струны, заплясали атомы, завилась двойная спираль, началось деление клеток. Сквозь сомкнутые пальцы Эйрмид потекло сияние, она подняла ладонь — на руке сидел голубь. Эйрмид поцеловала его и резким движением выпустила в раскрытое окно. Плеснули шелковые рукава. Голубь захлопал белыми крыльями и пошел ввысь, растворяясь в голубом небе.

Эйрмид повернулась к дочери:

— А теперь вопрос. Это один и тот же голубь или два разных?

— Информационную матрицу ты взяла одну и ту же… — задумчиво проговорила Нимуэ. — Все зависит от того, успел ли его дух раствориться в Аннуине или нет.

— Так быстро даже голубь не растворится!

— Тогда тот же самый.

— Верно. Вообще, обрати внимание — информация никуда не пропадает в принципе. Тело и личность — как совокупность черт, сложившихся на основе сделанного в течение жизни выбора — можно восстановить практически всегда. А вот с духами другое дело, и если в восстановленное тело и личность подсадить другой дух — то с момента его подселения и пойдет расхождение. Так что действовать всегда нужно очень быстро — животных и растения Аннуин растворяет почти моментально. Если они не завязаны на кого-нибудь с бессмертным духом, конечно.

— Включая людей и фир болг? — удивилась Нимуэ.

— У фир болг, как правило, не хватает для этого сил. Для того чтоб удержать кого-нибудь в Аннуине — нужно уметь видеть его целиком, как суть, а не представления о ней. И дорожить самой этой сутью, а не тем, что она может дать. У фир болг, как ты понимаешь, это не самая сильная сторона.

— А с людьми никогда ничего нельзя знать наверняка, — сказал, входя в гостиную, Вран. В солнечном луче блеснула металлическая пуговица на черном жилете. Он занял свое кресло с высокой спинкой и набрал на подлокотнике код.

На столе перед ним материализовалась фарфоровая чашечка с кофе. Вран придвинул ее к себе, вынул из жилетного кармана перо и какую-то книжицу, отвинтил колпачок, сделал пометку и бросил на них короткий взгляд исподлобья:

— Продолжайте, пожалуйста.

Эйрмид и Нимуэ переглянулись. Продолжать было невозможно — Вран был не из тех, в чьем присутствии легко импровизировать. Нимуэ не удивило бы, узнай она, что кванты вокруг Врана регулярно докладываются ему о своей скорости и положении в пространстве.

Эйрмид подмигнула дочери и тоже села за стол, опираясь на локти:

— А мы уже закончили.

Вран поднял бровь:

— Нда? Быстро.

— У меня встреча с Рианнон, — сказала Нимуэ.

— Вот как.

— Я хотела договориться об использовании дальней обсерватории.

— А наша тебя чем не устраивает?

Нимуэ моргнула. Ей даже в голову не приходила мысль использовать обсерваторию Грозовой Башни. Если в лаборатории матери — затаив дыхание и соблюдая множественные правила безопасности — ей доводилось бывать, то владения, принадлежавшие отцу, были неприкосновенны.

Конечно, она знала, что Грозовая Башня дает обзор по всем слоям, включая Великие Пустоши, она и создавалась как сторожевой пункт. Но получить туда доступ она даже не надеялась. Обсерватории Круга были общественными. И, вдобавок, Нимуэ подозревала, что иметь дело с Рианнон ей будет гораздо проще.

— Я настроил для тебя допуск, Башня тебя узнает. Можешь пользоваться в любое время, — сказал Вран.

Это было очень щедрое предложение. И, скорее всего, еще одна завуалированная попытка ее контролировать.

Нимуэ сплела пальцы и положила на них подбородок. Вран всегда желал ей только добра, в этом она не сомневалась. Но их представления о благе имели свойство не совпадать в критичных пунктах. Ей категорически не хотелось давать Врану индульгенцию на вмешательство в происходящее.

— Спасибо, отец, — ответила Нимуэ. — Я буду иметь в виду.

— А что именно тебя интересует? — спросил Вран. — Возможно, мы могли бы тебя… проконсультировать, — он усмехнулся краем рта и бросил взгляд на Эйрмид. — В конце концов, в образовании Великих Пустошей мы принимали, так сказать, непосредственное участие, — у Врана в голосе проскользнула вкрадчивая нотка — как тогда, когда он спрашивал Помону: «Вот мы и увидим твое истинное лицо. Разве не интересно?»

То, что было с Помоной потом, снилось Нимуэ несколько раз в кошмарах. Нет, она не жалела, что позвала Врана на помощь, это обернулось плюсом для всех (включая Помону), но ей раз за разом снилось, что Врана нет, поэтому ей самой нужно сделаться такой, как он, ведь дело должно быть сделано. Как она превращается в клинок, ледяной и безжалостный, способный отразить любой удар… и навсегда теряющий то, что спасает, потому что ничего, кроме сражения, для клинка не существует.

Мирддин обнимал ее и держал, пока не попускало. Это было единственное, что помогало. Наверное, были и другие способы, но Нимуэ их не знала.

— Да, — задумчиво произнесла Нимуэ. — Я хочу спросить, — она повернулась к матери. — Как ты сражалась в Пустошах? Как действует отец, я видела.

Эйрмид отвлеклась от набирания кодов на подлокотнике, от которых стол стремительно заполнялся чашками и тарелками.

— Я? Я вообще не сражалась. Чтобы сражаться, нужен враг. Принимать все так… личностно, — она бросила на Врана ироничный взгляд, — совершенно необязательно. Ты просто берешь и делаешь то, что нужно сделать. Как вода, как ветер, как закон тяготения… не больше, но и не меньше.

Вран, намазывавший масло на тост, поморщился:

— Вот и Нуадду так рассуждал. И чем это для него кончилось.

— Нуадду? — встрепенулась Нимуэ. — Копейщик Нуадду? Тот, кому ты делала серебряную руку?

Выражение у Эйрмид сделалось мечтательным:

— Хорошая была работа… Да.

— И что с ним приключилось?

— Стал ангелом.

— Потеря воли и распад личности, — прокомментировал Вран. — Идеальное орудие, — он скривился. — Фир болг одержимы страстями — но хотя бы своими собственными. У них есть ничтожный, но шанс. А у ангелов его нет вообще.

— Нуадду сам так захотел, — задумчиво сказала Эйрмид.

— Разумеется, — буркнул Вран. — Сначала он пожелал стать инструментом Единого. А потом у него не осталось того, чем можно пожелать им не быть. Свобода воли во всей красе.

Он раздраженно бросил на стол забытый в кулаке нож — прибор жалобно звякнул.