Вран бросил на него недовольный взгляд, обнаружил погнутое лезвие и досадливо принялся разравнивать металл обратно.

— Мы все тогда согласились, что так будет лучше, — негромко сказала Эйрмид.

— «Лучше» не значит «хорошо», — жестко сказал Вран.

Эйрмид развернулась к дочери и сделала большие глаза:

— Вот так и произошел Великий Потоп. Более или менее, — она встряхнулась и пододвинула к себе тарелку с тостами.

— А по-другому никак нельзя было? — спросила Нимуэ.

Вран хмыкнул:

— Какая-никакая договороспособность у Единого появилась только после Пришествия. И то… Устроить мир, в котором нормально развешивать людей на столбах — а потом удивляться, что при попытке поучаствовать не в виде закадрового голоса, случилось получить на общих началах. Очень логично, — Вран отпил кофе и добавил чуть мягче. — Ну, по крайней мере, у него хватило хребта попробовать. И то хлеб. Может, у этого мира еще есть шансы эволюционировать во что-то приличное.

— Тебе что, наш мир совсем не нравится? — растерянно спросила Нимуэ.

— Почему? — удивился Вран. — У меня масса претензий к мироустройству, да. Но Армагеддон лично я намерен оттягивать до последнего и всеми возможными способами, — он сделал большой глоток кофе. — Понятия не имею, как выглядит идеальный мир Единого, но что-то подозреваю, что мои возможности скомпилироваться с ним близки к нулю, — он сделал еще один глоток. — Что, собственно, и к лучшему.

Повисла пауза.

Эйрмид, слушавшая это все молча — только глаза блестели поверх чашечки — опустила ее, наконец, на стол, и обернулась к дочери:

— Как тебе в Срединных землях?

— Очень… шумно, — помедлив, сказала Нимуэ.

Эйрмид рассмеялась и оглянулась на Врана:

— Отлично сказано! — она потянулась к вазочке, зачерпнула апельсинового джема и опять глянула на Нимуэ. — Когда мне бывало слишком шумно среди людей, я всегда уходила на молекулярный слой. Любой человек способен вызвать восхищение, если рассматривать его как биологическую систему. Такой потрясающе сложный механизм. Такой хрупкий. Так чутко отзывающийся на внешние реакции, так подробно несущий на себе слепок окружающей среды. Совершенно восхитительно!

Вран скептически хмыкнул.

— Да-да. Стоишь, бывало, посреди Ночи Длинных Ножей — и восхищаешься, восхищаешься…

Эйрмид пожала плечами:

— Обычный передел территории. По всем лесам весной то же самое. И вообще, — она отправила в рот очередную ложку, — я считаю, что мы не можем осуждать людей. Такая степень биологического детерминизма нам и не снилась.

— Существо, обладающее бессмертным духом, не имеет никакого права ссылаться на биологический детерминизм, — отрезал Вран.

Эйрмид и Нимуэ опять переглянулись. Нимуэ отхлебнула воды из стакана, чтобы скрыть улыбку.

— Кстати, — небрежно сказал Вран, намазывая масло на тост. — Как там твой смертный? Я бы на твоем месте не привязывался к нему слишком сильно. Люди — это ненадежно.

Стало тихо. Стайка пузырьков в стакане воды перед Нимуэ поднялась со дна и с шипением скользнула вверх.

Нимуэ поднялась.

— Мне пора. У меня встреча с Рианнон. Будет невежливо заставлять главу Круга ждать.

Она поднялась из-за стола и шагнула из раскрытого окна — только ветер взметнул легкие занавески.

Вран повел в сторону окна зрачками и продолжил намазывать тост, как ни в чем ни бывало.

Эйрмид вспорхнула из-за стола и высунулась в окно чуть не по пояс:

— Учится! Раньше ей ходить напрямую через Аннуин не давалось, — гордо заявила она через плечо. — Сильное чувство, конечно, помогает… — Эйрмид развернулась. — Но все равно, не дави на нее так. Девочка и так изо всех сил старается тебя впечатлить.

Вран бросил на нее короткий взгляд исподлобья:

— Я не давлю. Я предупреждаю. С людьми всегда выходит одинаково.

Эйрмид оперлась на спинку стула и постучала носком об пол.

— Мирддин — не только человек. Он еще и сын Гатты.

Вран поморщился:

— Сам Гатта никаких радужных иллюзий по этому поводу не питает.

— Гатта просто боится надеяться. Он еще больший пессимист, чем ты. Вам вечно кажется — если отчаяться заранее, потом будет не так больно. Нет, не будет! Это не помогало, не помогает и не поможет никогда! И вы оба это прекрасно знаете, а ведете себя, как сосунки! Что, никто не хоронил смертных и детей от смертных?

— План как раз был в том, чтобы от этого защитить, — резко сказал Вран.

— Но не вышло, — Эйрмид присела на краешек стула, подалась вперед и коснулась врановой руки. — Дай ей порадоваться, пока есть возможность. Вспомни своего первого человека, Вран!

Вран поморщился.

— Триста сорок седьмого. Седьмую. У меня не сразу получилось, чтобы они не… распадались при контакте, — Он с отвращением оглядел идеально ровный бутерброд и отложил его в сторону. Эйрмид подцепила двумя пальцами хлеб и впилась в него белыми зубами:

— Ты всегда был такой упорный… Неудивительно, что мы с тобой не сталкивались до Падения.

— Толку все равно бы не вышло, — буркнул Вран.

— Да, — Эйрмид слизнула с пальца масло и уставилась на острый ноготь. — Абсолютное несходство темпераментов. И полное отсутствие опыта.

Вран тяжело вздохнул и отпил кофе:

— Видимо, это ошибки, через которые каждому нужно пройти самостоятельно. Обязательная программа. Увлечься смертным. Ввязаться в человеческую историю…

— Обидеться на Единого, — промурлыкала Эйрмид.

Чашка замерла в воздухе.

— Это не обида. Это принципиальное расхождение в представлениях о целях и средствах, и если…

Эйрмид перегнулась к нему через стол, и Вран разлил кофе.

На солнце мраморная плитка была теплой. В тени от листвы — прохладной. Нимуэ медленно шла по одной из аллей, сходящихся к зданию Круга как спицы к центру колеса. До встречи с Рианнон еще было много времени — и, значит, можно было не торопиться. Нимуэ подняла голову и прищурилась, глядя на сверкающий шпиль в обрамлении галерей. В ослепительном небе прочертил белую линию флаер. Солнечный блик отразился от стекол, как от озера. Ветер сносил в сторону фонтанные брызги. На мраморе скопился микронный слой воды. Вода была теплая.

Нимуэ пошла дальше, наслаждаясь перепадами фактур под босыми пальцами. Заклинание, вьющееся под ногами, чуть покалывало — так на мелководье мальки тычутся носами в щиколотки.

Она поднялась по широкой и пологой лестнице и вошла в просторный холл. Здание узнало ее, и на пол перед ней лег светло-синий луч, указывающий дорогу. Прозрачный лифт скользнул по стене ввысь — сверху сады еще больше походили на колесо — коридор свернул несколько раз, и Нимуэ оказалась в просторной светлой комнате на одном из верхних этажей. Одна стена была прозрачной, и можно было видеть пологие зеленые холмы до самого горизонта и рябь, идущую по ним от ветра.

Синий блик, указывавший путь для посетителя, мигнул и погас. Нимуэ опустилась в низкое кресло, подобрала ноги и стала ждать. На стеклянном столике стояла ваза с фруктами. Нимуэ взяла гранат — размером с два кулака, увесистый, шершавый. Она очертила гранат ногтем по меридиану — и он распался на две части. На разломе влажно блеснули зерна — граненые, как кристалл. Сквозь полупрозрачную мякоть просвечивало белое. Зерна теснились, примыкая друг другу — точно так, как теснятся друг к другу локусы в Великих Пустошах. Зачарованные, отрезанные друг от друга мирки, сердце и стержень каждого — дух, свернувший вокруг себя время и пространство. Голодный дух, требующий жертв.

И пленка, отделяющая его от Срединных земель — не толще той, что отделяет друг от друга зерна граната.

Нимуэ торопливо сложила половинки обратно и сжала так, как учила Эйрмид. Гранат стал целым, как был. Нимуэ положила его обратно и постаралась отвлечься.

По полу, по стенам вился чуть заметный искусный узор. Лучше всего Нимуэ виделась бледно-сизая линия, обозначавшая воду и дававшая ей возможность находиться в здании. Только став озером, Нимуэ начала обращать внимание на такие вещи — тщательную заботу архитекторов о тех, кто жестко привязан к своей стихии.

Конечно, со временем привыкаешь, учишься находить лазейки — опираться на родники, текущие под землей, не вызывая их на поверхность, увеличивать влажность воздуха, ориентироваться на водопроводы, в конце концов. Это стало уже привычкой — особенно в Срединных землях — но было очень приятно находиться там, где об этом можно было не думать.

А кроме воды ведь были еще огонь, земля, металл, дерево… Нимуэ любовалась архитектурой заклинания, незаметно вплетенного в стены — это было как рассматривать на просвет систему кровеносных сосудов. Изящная, ветвящаяся структура, живая, трепещущая, пульсирующая, чутко отзывающаяся на малейшее присутствие. Безупречно функциональная и отточенно-красивая в своей функциональности. Нимуэ завистливо вздохнула — умение делать такие вещи приходит только с опытом. С тысячелетиями опыта.

А пока ты его накопишь — все остальные на ту же тысячу лет уйдут вперед, и толку? На Авалоне царила сверхспециализация — проще открыть свою собственную область и начать